Александра предпочитала простые, белые платья. Ей нравились легкие прозрачные накидки, так как ее обнаженные плечи были слишком чувствительны к утренней свежести. В розарии устраивали чаепитие. Некоторые розы цвета шафрана издавали такой тягучий, приторный запах, от которого нельзя отделаться, как от данного обещания. Если сестры не навещали ее все вместе, то приезжали каждая по отдельности.
Ирина покинула скучный берлинский двор своей свояченицы. Иногда ее сопровождает князь Генрих, куда более гуманный, куда более скромный человек по сравнению с кайзером. Баттенберги знали, что самое большое удовольствие они могут доставить Александре, если нагрянут неожиданно, что будет для нее радостным сюрпризом.
Королева Виктория так ждала ее с ее младшей дочуркой! Из Шотландии всегда привозили сотни очаровательных подарков, в том числе и от королевы Виктории, которая сейчас ей почти не писала из-за болезни глаз, и ей приходилось полагаться лишь на нежные воспоминания. Какое красивое вышитое золотой нитью одеяльце для новорожденной, для этой Татьяны, которая улыбается, лежа в своей колыбельке, под вековыми липами замка.
Элла, великая княгиня Елизавета, всегда приезжала к ней на свидание. В это время года она обычно находилась в Париже, где великий князь Сергей завязал тесные отношения со многими богатыми французскими семьями, с которыми встречался на Лазурном берегу.
Ну и что, если Эллы нет с ними? Но разве они о ней не думают, не вспоминают, разве не пьют за ее здоровье знаменитый яблочный сок, который так любят все детишки Гессена! Уже давно позабыты все прежние ссоры с Александрой.
В парке проходили веселые игры. Больше всего всем нравились «жмурки». Часто Николаю выпадало водить с черной повязкой на глазах. Его окружали все дамы, и им строго- настрого было запрещено разговаривать или смеяться, чтобы таким образом себя не выдать. Но всегда победу одерживало супружеское чутье царя, — когда он уверенно направлялся к этим невидимым для него из его ложной «слепоты» грациям, то неизменно в конце концов касался своей рукой руки Александры…
Все громко ему аплодировали, все смеялись, все излучали радость. Все заигрывали с маленькой Ольгой, которая ревниво следила за своей сестренкой, стоя возле ее колыбельки, словно на часах.
Повариха Гертруда расставляла в дальнем углу террасы знаменитые лукошки для сбора грибов. Почти все обитатели замка непременно принимали участие в выходе по грибы. Все разбивались на маленькие группы, у каждой был свой маршрут, и дух соперничества помогал грибникам в поисках; вскоре у них в корзинках было уже полно шампиньонов, лисичек, и, главным образом, белых, которые император так любил.
В этой непринужденной, осенней обстановке чувствовалось то особое настроение, которым пропитаны сельские рассказы Тургенева или Чехова. Полная беззаботность, главное условие, чтобы каждый получал свое удовольствие. Прямо-таки воспитанницы колледжа на каникулах!
Три сестры Гессен-Дармштадтские любили вышивать и вязать. Они порядком поднаторели в таком искусстве, и им нравилось давать все советы, — они бросали вызов другим посоревноваться в этом ремесле и устраивали чуть ли не конкурсы виртуозного рукоделия!
У Николая было свое любимое развлечение, — неожиданно исчезнуть, чтобы его никто не заметил. Со своим шурином, великим князем Эрнестом, или со своей свояченицей Ириной.
Иногда все совершали довольно далекие поездки, — до Висбадена, а чаше всего в Дармштадт, во Франкфурт или даже в Гамбург. Единственное желание всех, — чтобы их там никто не узнал. И вот Николай, словно мелкий коммерсант из пригорода, поднимался с подножки в трамвай, покупал билет и вскоре вступал с непринужденный разговор с пассажирами, которые и не подозревали, что они разговаривают с самим императором великой России!
Какой цельной, какой приятной, какой простой, без головоломок, казалась ему жизнь в такие редкие моменты уединения, когда он забывал о своей важной роли, которая была ему навязана и которую в результате он играл, повинуясь долгу!
Когда он бывал во Франкфурте, ему нравилось войти в пивную и там заказать для себя большую кружку пива. В такие мгновения он думал о Вильгельме, и не без юмора говорил себе: «Мой кузен похож на пиво своих подданных. Сколько пены, и какой пресный вкус!»
Иногда он заходил в магазины. Он обожал носить перчатки и примерял у прилавка множество пар. Он там покупал портсигары, игрушки для Ольги, шали для жены…
Довольно часто с увесистыми пакетами в руках он терпеливо дожидался на остановке трамвая, который отвозил его до того места, где его ждал экипаж.
С каким наполненным безмятежными нежными чувствами сердцем возвращался он вечером в Фридберг. Мирный, уютный свет в гостиной подчеркивал тишину этой местности. Но порой его ждала, если и не плохая, то и не очень хорошая новость. Александра на него надулась. Ей уже стало обо всем известно. Какой-то соглядатай, явно полицейский шпик, выследил царя среди всех русских, когда он покупал газету в киоске в Висбадене. Еще один узнал его в кафе в Дармштадте: все, очарование его инкогнито кончалось. Но, как известно, беда никогда не приходит одна, и кайзер, узнав о пребывание своего кузена на территории Германии, взорвался. Не принимая никаких объяснений, он устроил головомойку великому князю Гессенскому, своему вассалу:
— И как император Германии, и как король Пруссии никогда не позволю императору всей России находиться на территории рейха и делать при этом вид, что мы с ним — незнакомые люди!
Красивые голубые глаза Николая под воздействием печальных обстоятельств помрачнели. У Александры тоже погас ясный взор. Оба были этим сильно озабочены и решили уступить воле грозного немецкого монарха. Нужно будет устроить блестящий прием в Дармштадте или Висбадене…
Решетчатые ставни захлопывались, приглушая свет веселья в окнах. Физиономии у всех гостей в Фридбурге потускнели. Нужно было теперь готовиться к худшему. Этот педант Вильгельм своими действиями постоянно всем напоминал, что самодержцы — это, прежде всего, актеры. И этот спектакль для них будет бессрочным.
Со своей обычной бестактностью, кайзер бесцеремонно навязывал другим свои желания и порой требовал того, что не было предусмотрено программой пребывания. Он, воспользовавшись представившейся ему возможностью, перехватил Николая, где-то между полдником и обедом, стал донимать его своими скабрезными политическими вопросами.
При этом он преследовал единственную цель: настроить его против коварной Англии, которая для него с каждым днем становилась все более ясно выраженным недругом. Ему также хотелось показать, до какой степени эта декаденствующая Франция погружается в атеизм и как она развращена и прогнила…
Николай, совсем не подготовленный к такого рода диалогам и весьма мало расположенный к ним, ибо, вполне естественно, их опасался, позволял разоружить себя, и тот, все бил в тот же колокол, прибегал к тем же штампам и к тем же угрозам, словно бесноватый!
Царю не оставалось ничего другого, кроме как слушать, или, скорее, только делать вид, — а сам он в это время думал совершенно о другом. Он сидел с отсутствующим, мечтательным видом, за который его часто упрекала свита, но, в сущности, это был вид вежливой защиты перед напором агрессивно настроенных собеседников.
Вполне естественно, Вильгельм принимал молчание царя за молчаливое согласие, и за одобрение всех его мыслей.
Они пожимали друг другу руку с какой-то комичной торжественностью. Вильгельму страшно нравилась любая публичность. Все самые лучшие журналисты рейха были своевременно предупреждены. Нагловатые фоторепортеры — уже! — скрывались за бочками с пальмами ярко освещенной резиденции и делали множество снимков.
Вечером Александра пришла в их спальню, чтобы ободрить мужа:
— Ники, ты хорошо поступил, дал ему высказаться, он так любит поговорить…
— Если бы только это… Но он заставляет вас говорить, когда вы не произносите ни слова. Через несколько дней увидишь в газетах мои декларации, в которых нет ни слова правды…