У нее были музыкальные способности, и знаменитый композитор Чайковский заинтересовался ее талантом и обучал ее пению, когда ей было семнадцать лет. Но из-за болезни легких и последовавшей за ней начальной стадии паралича языка молодой девушке пришлось отказаться от занятий вокалом и от всякой светской жизни; ее здоровье, однако, потом восстановилось после того, как отец Иоанн Кронштадтский окропил ее святой водой.
Она еще не была замужем, когда ее приметила Александра. В своих «Мемуарах» (Анна Вырубова. «Воспоминания о моей жизни», Париж, Плон, 1921), которые она опубликовала уже после революции, Анна остро и критично описывает придворную среду и представителей высшего русского дворянства. Этого ей, конечно, не простили свидетели краха самодержавной власти, в характере которых неискренность и претенциозность занимали далеко не последние места. Они по разным причинам трактовали все известные факты на свой манер.
Екатерина Радзивилл яростно набросилась на нее, утверждая, что именно Анна Вырубова сумела настроить императрицу против высшего дворянства своей страны.
Но Александре совсем не требовались суждения, сколь суровые, столь и невинные, этого человека, ибо она сама могла вполне здраво характеризовать свое окружение.
Именно этой молодой женщине, которая становилась с каждым днем все более ее близкой подругой и конфиденткой, Александра решила целиком довериться, особенно, после предсказаний Филиппа и тех странных слов, которые она услыхала из уст усопшей Екатерины.
В своем альбоме, подаренном ей накануне свадьбы, ее гессенской фрейлиной Марией фон Арнхит, Александра излагала все факты и записывала все беседы, которые ей казались наиболее важными.
Вот что можно там, кроме всего прочего, прочитать по поводу ее одной беседы с Анной:
«Эта девушка делает все, чтобы поднять мой дух в минуты уныния. Это — отважная, услужливая девушка, которая знает жизнь. Но муж у нее грубиян, не в своем уме. Он служит офицером на «Петропавловске», и во всяком случае не навязывает ей своего неугодного присутствия. На днях мы беседовали с ней по поводу тех лиц, которые нас окружают. Она мне открыто, не таясь, выложила все, что она думает о великих князьях, большинство из которых глупцы и развратники, великих княгинях, которые распутны и ревнивы, генералах, лишенных способностей, раболепных министрах, которые не только не думают всячески поддерживать царский трон, а напротив, его подрывают к собственной выгоде.
Среди всей этой публики, говорила она мне, только один человек вызывает у нее симпатию. Это — генерал Орлов. По крайней мере, он храбр и щедр. К тому же он — самый красивый кавалер в империи. «Вы тоже такого мнения, Ваше величество?» Я ничего ей не ответила, потому что не люблю, когда меня прямо так допрашивают. Генерал Орлов, на самом деле, блестящий мужчина. Он мне нравился, ибо я вполне могла бы рассчитывать на его шпагу и его храбрость, если бы мы жили во времена королев, которые могли положиться на шпагу и отвагу своих подданных. Но сегодня, против тайных врагов, которые нападают из-за спины с улыбкой на лице, какое требуется оружие, чтобы их поразить?»
Эта краткая выдержка из альбома Александры отлично иллюстрирует, в каком состоянии духа пребывала она в эту мрачную зиму 1902/1903 годов, когда ей приходилось выносить оскорбления, замаскированные под цветистую, кружевную лесть, со стороны собственного двора и двора своей свекрови, что портило ей немало крови.
15 ноября 1902 года, когда с большим размахом в Царском Селе отмечалась очередная годовщина Марии Федоровны, и был устроен большой обед на двести кувертов, произошел один неприятный инцидент, который оставил на сердце Александры еще одну дополнительную рану.
Накануне, из личного ларца молодой царицы, по ее поручению знаменитый золотых и серебряных дел мастер Г. Фаберже отнес в Аничков дворец браслет, украшенный изумрудами, стоимостью 45 ООО рублей, вместе с любезной запиской и поздравлением по случаю дня рождения от невестки.
После трапезы, когда громадный банкетный зал постепенно пустел, а приглашенные переходили для дальнейших развлечений в примыкающие салоны, Мария Федоровна направилась к своей невестке, чтобы ее обнять, но заключая ее в объятия, прошептала ей на ухо — Всем этим безделицам, дитя мое, я предпочла бы цесаревича. Этого же хочет народ. Гораздо проще такой милой женщине как вы сделать подарок, чем сына!
Вдовствующая императрица, щелкнув, открыла свой веер и отошла от невестки, весьма довольная нанесенным ей ударом кинжала.
Александре стало не по себе.
Такая злоба просто ее уничтожала. Она уединилась в своем будуаре, и там, вдали от равнодушной ко всему толпы, дала волю слезам, когда вдруг дверь отворилась и к ней заглянул царь, — он повсюду искал пропавшую супругу:
— Аличка, почему ты снова убегаешь от нас всех?
Но когда он увидел ее наполненные слезами глаза, сжатые губы, то тут же с раскаянием опустился перед своей горячо любимой женой на колени.
Она, успокаиваясь, гладила его по голове, но не могла говорить, у нее не хватало сил, да она и не хотела ничего ему рассказывать об этой безобразной сцене, чтобы не ранить еще больше своего доброго мужа.
Так она одержала новую победу над собой!
* * *
Императрица пообещала Николаю перебороть свою усталость перед этим двором, свое отвращение к высшему обществу, которое постоянно подвергало ее резкой критике. Она согласилась устроить этой зимой официальный бал, ведь подобные балы так нравились высшей аристократии! Через свою подружку Анну Вырубову она сообщила генералу Орлову, что она намерена подарить ему один танец, — вальс. Генерал Орлов командовал лейб-гвардейским полком улан, в котором царица как раз была почетным шефом.
Александр Орлов был кавказцем по происхождению. Он не имел никаких родственных уз с потомками фаворитов Екатерины Великой, — князьями, братьями Орловыми. Он по своей службе осуществлял охрану царского дворца, в котором обитали Их величества с членами своей семьи, и часто оказывался на виду из-за своего усердия, доброты и полной безграничной преданности короне.
В тот вечер на балу Александра, памятуя о данном обещании и положив руку на плечо офицера, прошлась с ним по кругу в вальсе. Он был отменный танцор. Он был весь переполнен гордостью и робко обнимал за талию императрицу, которая тоже оробев, все же чувствовала смущение своего кавалера, и чтобы ободрить его, нежно ему прошептала:
— Генерал, вы прекрасно танцуете…
— Ваше величество мне льстит, — ответил он. — Такую высокую честь, оказанную мне, я не забуду до последнего своего вздоха и буду всю жизнь хранить живое воспоминание об этом чудесном вальсе.
Императрица, куда более глубоко взволнованная, чем можно было бы по ней догадаться, повинуясь какому-то своему женскому чутью тянулась к этому прямому человеку с мужественным лицом отважного немногословного воина, не позволявшему себе лишних жестов, — для нее он был словно предупреждением о грядущей защите, которую она непременно получит от него. Уже давно подавляющее большинство подходивших к ней людей казались ей ужасно равнодушными, если не враждебно настроенными.
Она поговорила об этом своем впечатлении наедине с императором, который очень хорошо знал своего командира улан.
— Знаешь, этот Орлов такой замечательный человек, он безгранично предан короне. Как я счастлива, что, наконец, встретила при дворе хоть одного мужчину, достойного моей симпатии!