«Покровительство» Керенского обернулось недостойной комедией. Теперь революционная пропаганда, активизированная немецкими агентами, нападала не только исключительно на Александру. Теперь речь шла о том, чтобы постоянно позорить царя, и делать это с помощью его народа, этих народных орд, которые нападали только на него, побуждаемые к этому продавшейся врагу прессой и некоторыми финансистами, которые внутри страны ожидали отдачи своих колоссальных капиталовложений.
Теперь самым распространенным лозунгом дня становились слова «Измена! Царь — предатель!». В столицах губерний отряды революционных бойцов, в уездах новые избранные народом начальники поднимали ужасный вой. «Он всех нас предал, он нас предал!» Керенский не пошевельнул и пальцем, чтобы прекратить эту злобную кампанию, хотя ему, конечно, была хорошо известна истина. Но к чести русских крестьян, разночинцев, всегда хранивших вековые традиции своей страны, нужно сказать, что всем этим манифестантам они отвечали кровавыми мятежами, потому что тысячи честных людей были возмущены ложью Советов и отказывались им верить.
Дворец-тюрьма, в которой теперь жили Романовы в заточении, с каждым днем все более невыносимом, превращался в место самых отвратительных обысков. Прежде всего супругов разлучили, как вульгарных преступников, их постоянно вызывали на утомительные допросы за закрытыми дверями, чтобы воспользоваться их малейшей оплошностью, которую их дознаватели могли бы предъявить как еще одно дополнительное доказательство их виновности.
Все их письма, папки документов, личные записки членов семьи были конфискованы, их читали, перечитывали, классифицировали по степени важности, предлагали для ознакомления «народным комиссарам».
С какой-то болезненной алчностью следователи искали любую малейшую деталь, свидетельствующую об измене. Но все их старания были напрасны. Несмотря просто на дьявольское усердие они так ничего и не могли найти предосудительного или компрометирующего.
С началом военных действий царица разорвала все связи с Германией, постоянно проклинала кайзера, уличала его лицемерие во всех его словах, восхваляла высокий патриотизм Николая и призывала Россию вести войну до последнего своего сына против пруссаков, постоянно говорила об их полной невиновности, — ее и царя. После бесконечных дней поисков, следствию удалось лишь обнаружить такие неопровержимые доказательства, которые целиком и полностью противоречили тому, чего они хотели добиться, и в конце концов эти полицейские от революции были вынуждены, скрипя сердце, признать свое поражение.
Теперь бывшие государи могли встречаться со своими детьми всего на несколько часов — за обедом и по вечерам, за общей молитвой.
И это были радостные мгновения счастья для всех, радостного настроения, когда каждый старался скрыть от другого свою тревогу, разочарование или страх. Керенский, совершив «кульбит» честности, что порой с ним бывало, под впечатлением неуязвимости царя, его куртуазного поведения, его врожденной верности стране, его неопровержимой любви к России, а также безукоризненного поведения Александры, ее возросшего чувства собственного достоинства, ее такой трогательной любви к своему мужу, через месяц после завершения следствия, торжественно заявил перед членами Временного правительства: «Государь с государыней чисты. Царя с царицей нельзя обвинять ни в каком предательстве».
Ну что же, можно только поприветствовать этот приступ мужества у Керенского, революционера-министра, — но личности тем не менее весьма загадочной, чье двуличие так никогда и не будет до конца объяснено. Неужели он не знал, что уже слишком поздно, чтобы повернуть в другую сторону общественное мнение? Офицеры, которые несли охрану императорских заключенных, продолжали вести себя перед ними как грубые мужланы. Их ненависть прорывалась постоянно. Подчиненные военного министра Гучкова бесчестили дворец своими оскорблениями. Они позволяли себе орать на придворных, упрекать их в том, что все они — продажные души.
Как-то в июне Алексей во время прогулки играл с игрушечным ружьем. Вдруг солдаты обратили на это внимание и закричали: «Да он вооружен!» Солдаты конфисковали «ружье» и ушли.
Однажды в парке они убили перед ним маленьких козочек, которых цесаревич просто обожал. Все они безбожно воровали во всех комнатах дворца, — под предлогом инвентаризации забирали шкафы, секретеры, сундуки у великих княжон.
Каждый день комендант назначал дежурного офицера, совершавшего обход дворца. Николай всегда вел себя очень дружелюбно, и всегда первым протягивал руку для пожатия. По привычке протянул он руку и этому офицеру. Но тот отказался пожать руку царю.
У Николая на глазах выступили слезы. Положив ему руки на плечи, он спросил:
— Отчего же, голубчик? Что вы имеете против меня?
Заложив руки за спину, с ненавистным лицом, тот буркнул:
— Hи за что на свете! Потому что я — из народа. А когда народ протягивал вам руку, вы от нее отказались…
Подобные оценки случались все чаще. Дни шли. Позже Николай поймет, что он, по существу, жил не в реальном, а в каком-то вымышленном мире, который для него создавали придворные и льстецы.
На самом ли деле Керенский пытался отправить императорскую семью за границу? Говорят, что он действительно вел секретные переговоры с английским правительством. Разве Александра не была внучкой королевы Виктории и кузиной короля Георга V? Следует подчеркнуть, что позиция, занятая английской королевской семьей была, по крайней мере, двусмысленной. В первые дни заключения царской семьи в Царском Селе еще было время, чтобы вырвать несчастных из рук их тюремщиков, и если они не хотели принимать их как членов своей семьи то, по крайней мере, могли бы оказать им помощь, как ее оказывают, например, жертвам кораблекрушения. Пришлось довольно долго ждать нерешительного приглашения от Георга V оказать гостеприимство своему несчастному кузену — русскому царю на английской земле. Оно в конце концов, поступило, но содержало в себе столько ограничений, которые читались между строк, что наводило на мысль об искреннем желании британской короны, чтобы такое событие не произошло. Премьер-министр Дэвид Ллойд-Джордж делал все, чтобы такой проект не состоялся, он открыто заявлял, что английский народ может оказать плохой прием на своей земле государыне, в жилах которой течет немецкая кровь!
Александра до последнего момента надеялась, что Англия вызволит их из пленения, но никому об этом не говорила. Она не осмеливалась говорить об этом ни с мужем, ни с детьми. Однажды она все же сказала об этом новому коменданту дворца капитану Коцебу. Он хорошо, по-дружески относился к бывшей царице, был убежден в ее невиновности, искренне жалел ее и сочувствовал этой приходившей в отчаяние женщине, но он подчинялся своим командирам, и ничем не мог ей помочь:
— Мадам, хотя я не английский король, но все равно мог бы помочь вам бежать… но сейчас я ничего для вас сделать не могу… не могу…
Императрица жадно набрасывалась на новости каждое утро. Все вокруг лгут, а английские дипломаты в Петрограде были ужасно смущены отсутствием особого энтузиазма у британского двора в отношении приема в Лондоне своих русских родственников. Глава Временного правительства князь Львов со скорбной физиономией официально заявил, что секретные переговоры с британским кабинетом ничем положительным не увенчались, из чего следует, что Англия категорически отказывается принять у себя императорскую чету.
Комедия продолжалась. Керенский, загнанный в угол Александрой, ответил:
— Мадам, Петроградский совет против вашего отъезда.
Позже знаменитый английский посол в Петрограде сэр Джордж Бьюкенен утверждал, что этот ответ Керенского — чистая ложь, что именно он возражал против переезда русских государей в Англию. Кому из них верить?