До Симеоновского моста они шли молча, любуясь великолепием дворцов Шереметевых, Нарышкиных-Шуваловых, строгой красотой Екатерининского института, творения Кваренги.
По Симеоновскому мосту перешли на другую сторону Фонтанки, обогнули цирк Чинизелли и мимо двух павильонов-кордегардий вышли на длинную Кленовую аллею, в глубине которой возвышался величественный и в то же время элегантный Михайловский замок.
— «Прадеду правнук», — прочитала Александра надпись на пьедестале конного памятника Петру Великому на Коннетабльском плацу у главного входа в замок. — Правнук — это кто?
— Павел Первый.
— Как интересно! Я этот памятник раньше как-то не замечала. Я только знала, что есть Медный всадник на Сенатской площади, поставленный Екатериной Второй, а оказывается, сын Екатерины — Павел Первый — тоже поставил Петру памятник. Ваше императорское высочество, когда вы станете царём, вы тоже поставите Петру Первому памятник? А что вы на нём напишете?
— Прапрапрапрапрадеду прапрапрапраправнук.
— Ой как интересно! А когда вы умрёте, вам тоже поставят памятник?
— Конечно.
— Как это славно! Я тоже хочу, чтобы мне поставили памятник. Тоже в красивом парке. Я сижу на лошади в костюме амазонки... Нет, пусть лучше на памятнике я буду, как Екатерина Вторая у Александрийского театра — красивая и величественная, в окружении своих любовников...
Потом они долго бродили по аллеям Летнего сада, то и дело останавливались около приобретённых Петром Первым в Италии великолепных статуй, изображающих знаменитых философов, полководцев и античных богов.
Они присели на скамейку возле скульптуры, олицетворяющей сладострастие: на обнажённой груди юной девы сидит голубь, клюющий её в сосок.
Николай закурил папиросу, и тончайший аромат табака примешался к душистому дыханию сада.
— Александра Михайловна, а ведь я не шутил тогда, когда предложил вам стать моей женой, — тихо сказал наследник цесаревич.
— Так вы не забыли? — произнесла она со счастливой улыбкой.
— Я полюбил вас с первого взгляда.
— Я, кажется, тоже полюбила вас тогда. Но вот видите: я обручена.
— Всё ещё можно изменить.
— Допустим, я откажу Владимиру.
— И мы обвенчаемся.
— Но ведь вы можете жениться только на девушке из зарубежного царственного дома!
— Я изменю протокол, и вы станете царицей.
— И я смогу управлять?
— Как всякая любящая жена, вы будете разделять заботы мужа, в данном случае — государственные заботы. Ну и, разумеется, заниматься благотворительностью.
— Благотворительностью? Как это скучно! Моя мама тоже занимается благотворительностью. Для этого незачем за царя замуж выходить.
— Так что же вы хотите?
— Я хочу по-настоящему управлять. Хочу быть канцлером или хотя бы министром.
— Женщина-министр? Но это невозможно.
— Все говорят, что я упрямая и добиваюсь всего, чего захочу. Вот в прошлом году мама не хотела мне покупать верховую лошадь, а я настояла на своём, и этой весной она мне купила хорошенькую лошадку.
— Стать министром и уговорить маменьку купить лошадь — это разные вещи.
— В малом проявляется большое.
— Я могу вам предложить только своё сердце, сделать вас министром я не в силах.
— А кто в силах?
— Ну... революция.
— Значит, надо сделать революцию, тогда я осуществлю свои мечты.
— А что будет со мной, Александра Михайловна? Вы отрубите мне голову?
— А вы сами отдайте власть народу. Тогда не будет революции.
— Мне не позволит это сделать долг перед родиной.
Часы Пантелеймоновской церкви пробили два, и вскоре над густой листвой деревьев Александра увидела вздымающуюся громадину Троицкого моста.
— Мосты разводят! — воскликнула Александра. — Ваше императорское высочество, идёмте скорее смотреть.
По мосту через Лебяжью канавку они выбежали на Суворовскую площадь.
Стройная перспектива Троицкого моста, переходящего в Каменноостровский проспект Петербургской стороны, у них на глазах прерывалась, гигантский мост медленно раскалывался на две равные части, чтобы дать возможность балтийским судам пройти Неву и войти в крупнейшее в Европе Ладожское озеро.
Они долго стояли молча, не в силах отвести глаз от этого потрясающего зрелища.
— Как прекрасен Божий мир, — прошептала Александра.
— Господи, благодарю тебя за то, что ты даруешь нам блаженные минуты наслаждения плодами рук человеческих! — звонким голосом произнёс Николай, снимая фуражку.