Во вторник, ровно в восемь часов, Шура пришла на Фурштатскую улицу, к знакомому дому, где жили родители Лёли Стасовой. Пока она поднималась по лестнице, сердце её готово было выпрыгнуть из груди.
Дверь открыла сама Лёля.
— Прислуга отпущена, — проговорила она, — а родители в опере. В доме никого, кроме нас, нет.
На вешалке уже висело несколько мужских пальто. Лёля провела Шуру в столовую. На столе, накрытом, как обычно, белой скатертью, стоял кипящий самовар. У стола сидели пять или шесть человек и пили чай с вареньем. Лёля представила Шуру как товарища по работе в музее и добавила: «А это всё мои личные друзья. Хотите чаю?»
Обсуждался вопрос о срочном сборе денег на выпуск политического воззвания. Полиция накрыла партийную типографию, а новая ещё не была по-настоящему пущена в ход. Шуру вызвали, потому что у неё были богатые знакомые и она могла придумать какой-нибудь способ срочно выманить у них деньги.
Домой она возвращалась пешком. Шёл мелкий сетчатый дождик, какой часто бывает в Петербурге весной. «Неужели я годна только на то, чтобы добывать у богачей деньги или надписывать коробки с жуками?» — думала Шура, глотая слёзы.
Комната в скромной квартире на Таврической улице в Петербурге. Горит керосиновая лампа с зелёным абажуром. На столе разложены чертежи и вычисления. Рядом на маленьком столе — новое изобретение для подсчётов, которое называется арифмометром. Владимир и его товарищ Карл Карлович работают над планами отопления и вентиляции и делают подсчёты на арифмометре. Владимир насвистывает мотив нового танца кекуок. Карл согнулся над вычислениями, не замечая Шуры и Зои, пытающихся читать вслух свежий номер «Русского богатства». Несмотря на жестокость цензуры, в этом прогрессивном журнале появляются статьи, рисующие положение русского крестьянства и рабочих. Владимир верит, что технические успехи — это самый сильный фактор в истории и самый большой двигатель человечества. Владимир считает, что самое важное — это просвещение.
— Этого мало, — говорит Шура. — Как ты хочешь насадить науку и просвещение в самодержавной России, где всякая живая мысль задушена? Надо изменить в корне существующий порядок. Надо создать базу для новой экономики. Историю человечества двигает классовая борьба.
Карл — умелый спорщик, и ему ничего не стоит разбить доводы противника. Коллонтай над всеми посмеивается во время споров и почти не участвует в них сам. Иногда он прерывает всех и говорит:
— Довольно философии! Давайте потанцуем.
А так как в то время не было граммофонов, они сами насвистывают или хором поют вальс из «Онегина» и танцуют.
Шура с Зоей давно спят в своей спальне, а в соседней комнате арифмометр продолжает стучать до утра.
Коллонтай и его друг очень не похожи. У Владимира тёмные волосы и карие глаза. Его живой темперамент сказывается в каждом движении. Карл небольшого роста, бледный и некрасивый, из-за чего Зоя прозвала его Марсианином. У него умное лицо. Он самоуверен, сдержан, холоден.
Карл с уважением относился к Шуриным проблемам и интересовался её сочинениями.
— Разумеется, хозяйство и воспитание одного ребёнка не могут заполнить вашу жизнь, — говорил он. Марсианин охотно слушал выдержки из Шуриных литературных работ, критиковал их или хвалил. Шура прислушивалась к его суждению и отдавала ему должное за ясность и чёткость мысли.
Рассказ, над которым Александра трудилась целое лето, закончен. Он с вызовом назван «Святочный». Обычно под таким названием в журналах «для семейного чтения» публикуются слащавые истории о торжестве добродетели. Зоя считала, что этот рассказ нанесёт смертельный удар старым предрассудкам и положит конец буржуазной морали.
Это был большой день для Шуры. В квартире на Таврической собрались близкие друзья.
Шура поудобнее устроилась в стареньком скрипящем кресле, поставила возле себя на столике стакан с чаем в серебряном подстаканнике и, слегка волнуясь, начала читать:
Скорый поезд «Петербург—Варшава—Берлин» прибыл в Псков по расписанию — в половине третьего ночи. Тотчас же возле вагонов третьего класса зашевелилась и загалдела неизвестно откуда взявшаяся тёмная безликая масса с мешками, узлами и фанерными чемоданами. Два тощих господина в котелках, о чём-то оживлённо споря, размахивая при этом руками, торопясь и опережая друг друга, залезли в вагон второго класса. И лишь одинокая женская фигурка в чёрном медленно направилась к вагону первого класса.
Пожилой проводник с бакенбардами принял у пассажирки саквояж и помог ей взобраться на ступеньки.