В апреле 1945 года Молотов пригласил Коллонтай в Москву «для консультаций». Что же означал этот вызов? Консультации? Или отзыв? Точно не было понятно. Но она занимала свой пост в Стокгольме так много лет, что предположение об отзыве не казалось таким уж невероятным. Возможно, это объясняет, почему накануне ее отъезда в шведской столице устроили большой прием в ее честь, который она посетила в инвалидном кресле: она все так же улыбалась и выглядела элегантно, несмотря на истощенный вид.
В ее распоряжение предоставили советский военный самолет, который доставил ее в Москву в сопровождении ее врача и двух медсестер. Однако приезд омрачили чрезвычайные погодные условия. Температура упала ниже тридцати градусов мороза, лица, которым поручили встретить посла Коллонтай, не смогли вовремя добраться до аэропорта, где ее никто не ждал. Задержка вышла недолгой и, как могла заключить Коллонтай, никоим образом не входила в планы советского правительства, настроенного доброжелательно. Коллонтай поселилась в уютной квартире на Казанской улице, которую могла украсить по своему усмотрению и где могла приступить к работе, а ее секретарь последовал за ней, разделив с ней кров.
Именно тогда Министерство иностранных дел раскрыло ей свои намерения. Ее назначили советником Министерства иностранных дел, а дипломат Чернышев отправлялся в Стокгольм в качестве посла вместо нее. Сталин и Молотов, извещенные о частых проблемах Коллонтай со здоровьем, в том числе об очень серьезной пневмонии в феврале 1945 года, решили положить конец ее миссии, но с соблюдением всех приличий, о чем свидетельствовали материальные условия, в которых она оказалась по возвращении.
Портрет А. М. Коллонтай с мексиканским орденом Ацтекского орла. Москва, 13 апреля 1946. [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 31. Л. 90]
Последовали и дальнейшие почести, доказывавшие ее привилегированное положение. Ей вручили орден Ленина и орден Трудового Красного Знамени, в то время как Мексика наградила ее орденом Ацтекского орла. Хотя Нобелевская премия мира ускользнула от нее в последний момент, оказаться в числе номинантов было почетно, и ее это очень порадовало. Король Швеции в том же году прислал ей свой портрет в дорогом обрамлении. Она находилась в окружении близких, ибо Миша с семьей проживали неподалеку от нее и преданного ей секретаря. Также в Москве у нее было много друзей, в том числе Иван Майский, Елена Стасова и, конечно же, Зоя — «подруга юности и старости».
Так началась для Александры Коллонтай новая жизнь, менее суетная, менее официальная, поскольку Министерство иностранных дел не так часто обращалось к своим советникам, но зато более простая в материальном плане и богатая на личные встречи. Жизнь поневоле тихая — на это обрекали возраст, частичный паралич, инвалидное кресло. Но вместе с тем, поскольку сама Коллонтай не изменилась, — трудовая. Поначалу Коллонтай посвящала время отстаиванию интересов — своих собственных и Миши. Она имела право на пенсию, но требовала так называемой персональной пенсии, полагавшейся старым большевикам, имевшим особый, то есть дореволюционный, стаж. Приложив немалые усилия, она смогла доказать, что примкнула к партии в 1915, а не в 1917 году, когда ее избрали в Центральный комитет.
Письмо посла Норвегии в СССР Р. О. Андворда с сообщением о том, что король Норвегии Хокон XII награждает А. М. Коллонтай орденом Святого Олафа, и выражением благодарности за плодотворную деятельность в борьбе за установление дружеских отношений между Норвегией и СССР. 10 июня 1946. Подлинник. Машинописный текст. На норвежском языке [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 27. Л. 1–2]
А. М. Коллонтай в Кремлевском дворце после вручения ей норвежским послом высшего норвежского ордена Святого Олафа. Москва, 10 июня 1946. [РГАКФД]