Я не могу сделать это против своей совести, и Ты, милый Ники, столь глубоко верующий, поймешь, что я считаю грехом изменить веру, и была бы всю жизнь несчастлива, сознавая, что поступила неправильно. Уверена, что Ты не захотел бы, чтобы я пошла против своих убеждений. Насколько счастлив может быть брак, заключенный без благословения Божьего? Ибо я думаю, что грех менять ту веру, в которой воспитывалась и которую люблю, я бы никогда не нашла покоя, и так никогда не смогла бы стать Тебе верной спутницей и помощницей в Твоей жизни; между нами всегда стояло бы что-то, потому что у меня не было бы истинных убеждений, а лишь сожаления о вере, которую я оставила.
(…) Полагаю, сейчас время сказать Тебе еще раз, что я никогда не смогу сменить вероисповедание. Я уверена, Ты это поймешь и увидишь, подобно мне, что мы мучительно пытаемся совершить невозможное, и было бы дурно с моей стороны вселять в Тебя напрасные и несбыточное надежды.
А теперь прощай, мой милый Ники.
Храни и благослови Тебя Господь.
С любовью Аликc».
Ответ пришел лишь спустя месяц:
«Гатчина, 17/29 декабря 1893 г.
Милая Аликc.
Прости, пожалуйста, что не ответил на Твое письмо раньше, но Тебе нетрудно представить, каким это было для меня ударом. Я не мог писать Тебе все эти дни, так сильно оно меня опечалило. Теперь, когда беспокойство прошло, я пришел в себя и могу спокойно ответить.
Позволь мне сначала поблагодарить за честность и прямоту, с которыми Ты говорила со мной. (…)
Я с самого начала знал, какое препятствие между нами, и все эти годы глубоко сопереживал Тебе, осознавая те трудности, которые Тебе придется преодолеть! Но все-таки как ужасно тяжело, когда Ты годами мечтаешь о чем-то и когда цель, наконец, казалось бы, близка — опускается занавес (…)
Я не могу отрицать причины, которые Ты мне называешь, милая Аликc; но у меня есть такая, которая также верна: Ты даже не можешь себе представить, как глубока наша религия: если бы Ты изучила ее с кем-нибудь, кто ее знает, и почитала бы книги, где смогла бы увидеть сходство и различия, — возможно, это не беспокоило бы Тебя так, как сейчас! Тебе некому помочь в подобных вопросах, и это также прискорбное обстоятельство в барьере, который воздвигнут между нами! Как печально признавать, что наша преграда — религия!
Не думаешь ли Ты, милая, что пять лет, которые мы знакомы, прошли напрасно и бесследно? Вовсе нет, — во всяком случае, не для меня. И как мне отречься от своего чувства и желаний после столь долгого ожидания, даже после такого печального письма, которые Ты мне написала?
Я верю в Божью милость; возможно, на то Его воля, чтобы я прошел через все это.
Но я уже достаточно наговорил и теперь должен остановиться. Спасибо Тебе за милое фото, посылаю Тебе с этим письмом свое.
Позволь мне пожелать Тебе, милая Аликc, чтобы грядущий год принес Тебе мир, счастье, утешение и исполнение желаний. Да хранит и благословит Тебя Бог!
С любовью и преданностью Ники».
Решение
Апрель 1894 г. Полным ходом идут приготовления к свадьбе ныне великого герцога Эрнста Гессенского и Прирейнского с принцессой Викторией Мелитой Саксен-Кобург-Готской. Поскольку отец Мелиты тем временем вступил в германское наследство в качестве принца Саксен-Кобург-Готского, бракосочетание состоится в Кобурге. Ожидаются представители династий со всей Европы и России. Даже семидесятипятилетняя королева Англии, Виктория, предпринимает по тем временам довольно хлопотное путешествие: в конце концов, она бабушка новобрачных. Должен пожаловать и кайзер Вильгельм II, кузен жениха и невесты. Венчание назначено на 19 апреля 1894 г.
Еще за несколько дней до этого Аликc пишет Ксении, сестре Николая, письмо. Это ответ на послание, в котором Ксения, пожалуй, в последний раз обращалась к Аликc по поводу Николая:
«Новый дворец, Дармштадт, 10 апреля 1894 г.
Милая Ксения.
Нежно целую и сердечно благодарю Тебя за милое письмо и прелестные фото. Так удивительно, что ты тоже собираешься выйти замуж. Да благословит Тебя Господь, моя милая, и пусть Тебе сопутствует лишь счастье.
Моя милая, почему Ты заговорила на эту[50] тему, которую мы не хотели больше затрагивать? Это жестоко, Ты ведь знаешь, что этому никогда не бывать. Я всегда это говорила, и не кажется ли тебе, что и так слишком тяжело осознавать, что ранишь того, кому хотела бы доставлять только радость? Но это невозможно, — он знает это, — и вот, я умоляю Тебя, не говори больше об этом; я знаю, что Элла начнет снова, но к чему хорошему это могло бы привести, и это так жестоко все время повторять о том, что я разрушаю его жизнь, — а что я могу поделать, если мне, чтобы сделать его счастливым, необходимо погрешить против своей совести… Это сурово само по себе, и начинать это снова и снова нехорошо. Ты нашла то, что хотела, не думай же обо мне плохо, иначе еще и из-за меня будешь печалиться.