Громкий голос прокурора выбил Настеньку из равновесия и она, не ожидавшая прямого вопроса, тихо ответила:
— Наверное, да, но…
— Никаких но, — продолжал греметь Горохов. — Вы убили человека и столько времени спокойно разгуливали по Москве, где он уже не живёт, продолжали учиться, хотя и бросили потом учёбу, спокойно ездили в Ялту отдыхать, а ведь для вашего сведения убийство с умыслом да при отягчающих обстоятельствах наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет со ссылкой или без таковой или…
Горохов выдержал паузу, наблюдая за реакцией Настеньки, и уже несколько тише, но жёстко добавил:
— или смертной казнью согласно статьи сто пятьдесят восьмой уголовно-процессуального кодекса РСФСР. Это вам не шутки. А вы говорите «но». Убили, вы это признаёте, и придётся отвечать.
— Да, но я не хотела убивать.
— Вот это надо ещё доказать, гражданка Болотина. Вы же не поднимете мёртвого из могилы, чтобы он подтвердил ваши слова о том, что вы хотели, а что не хотели? Поэтому сейчас я вас больше не буду допрашивать. Остальное расскажете следователю. Советую и ему говорить чистую правду. Это облегчит и вашу судьбу, и вашу душу. Покаяние всегда помогает. А сейчас я объявляю вам, что не арестовываю вас и не заключаю в камеру предварительного заключения только потому, что у вас слишком много ходатаев и поручителей, которым я обещал не трогать вас пока. Надеюсь, вы это оцените правильно и будете являться на допросы по первому требованию. Поэтому мерой пресечения избираю подписку о невыезде из города. Сейчас вы подпишете ваше обязательство не отлучаться с места жительства до окончания предварительного следствия и суда без разрешения прокуратуры или суда, а так же являться по их вызову. И подпишите протокол допроса. На этом пока всё.
Настенька морально была убита, но с каменным лицом, молча поставила подписи на предложенных секретарём бумагах и вышла из кабинета.
Только поздно вечером, освободившись от других важных дел, пришёл в квартиру Большого Ржевского переулка адвокат Леонид Евгеньевич Пермяков.
Узнав о посещении прокуратуры, спросил, почему ему не позвонили о повестке.
Но, оказывается, ему звонили несколько раз, но не могли застать ни дома, ни на работе.
— Да, конечно, меня трудно было вчера и сегодня поймать по телефону, — согласился Пермяков, потирая руки, будто только что вошёл с мороза, хотя на дворе стояла майская теплынь. — Ну, ничего, теперь я весь в вашем распоряжении. До победы ещё далеко, но и отчаиваться не следует. Пойдём, Настенька, в твою комнату и поговорим поподробнее.
Устроившись на диване рядом с Настенькой, буквально упавшей в кресло, Леонид Евгеньевич попросил девушку рассказать о допросе, и пока она излагала то немногое, что произошло в прокуратуре, адвокат осматривал комнату, медленно переводя взгляд с книжных полок, заставленных многочисленными словарями, учебниками, романами на иностранных языках и видео кассетами, на японский музыкальный центр, телевизор, видео магнитофон, вазоны с цветами, большую пушистую собаку, сделанную из искусственного меха, которую хозяйка по ребячьи посадила себе на колени и теперь гладила, как живую.
Когда Настенька закончила говорить, Пермяков недовольно покачал головой и забарабанил пальцами правой руки по своему округляющемуся животу:
— Зачем вы признались, что убили Вадима? Этого делать вообще не следует. Теперь придётся менять показания.
— Но я же и правда его убила?
— Да откуда вы знаете? Единственное, что вам известно наверняка, и на чём надо стоять до конца, это то, что вы столкнули его с себя. Так?
— Так. Только, Леонид Евгеньевич, я уже просила вас не говорить мне «вы», а то я чувствую себя, как в суде.
— Извини, Настенька. Расскажи мне поподробнее, что и как происходило, как на духу. Ничего, что я мужик. Забудь об этом. Для нас важна каждая деталь, каждая мелочь.
Слушая, он быстро помечал что-то в появившемся из кармана пиджака блокнотике, прерывая иногда вопросами:
— Минутку. Ты уверена, что тебя насиловали трое?
— Почему насиловали?
— А ты что, их сама пригласила к себе?
— Нет, конечно.
— Ты хотела их?
— Да ну что вы?
— Так чего же ты споришь? Каждая вещь должна называться своим именем. То, что делается против желания кого-то, является актом насилия. Но ты убеждена в том, что их было трое?
— Это подтвердилось.
— Каким образом?