Из деревни приезжал управляющий. Привёз часть собранного урожая и дров. Они долго о чём-то толковали промеж собой на кухни. Перед отъездом Данила зашел попрощаться и долго грустно увещевал её: – «Девонька, полно те, жизнь продолжается. Не всё так плохо. Родители были бы счастливы твоему выздоровлению. Надо двигаться. Чем-либо заняться. Саша, может в деревню, ко мне поедешь. Ребятишек грамоте поучишь. Приход та разрушили. Теперь детишки по домам сидят. А ты отвлечёшься. Да и подальше от города будишь. В имении потише стало. Сборище братьев Черкасовых ведёт круговую оборону. И теперь заезжих бандитов нет. Так что подумай деточка. А я в следующий раз приеду и заберу».
Девушка слушала молча отрешенно глядя в пол, она не находила в себе сил даже на то чтобы передвигаться в четырёх стенах. Ей казалось, что иногда она даже забывала дышать. И теперь смысл сказанных им слов с трудом пробивался через притупленное сознание. Он ещё немного постоял. Покачал на послед головой и удалился.
Следующий раз он приехал с первым снегом. Сашу одели потеплей, укутали в тулуп и усадили в сани. Она не сопротивлялась. И не проронила ни единого слова. Снег продолжал падать. Задул легкий ветер. Данила заторопился. Успеть бы, не то метель застигнет в пути, не миновать беды.
Сани летели. Кони дорогу знали. И от того несли легко и скоро. Управляющий, ещё и подгонял боясь быть застигнутым ненастьем. И потому версты мелькали, проносясь незамедлительно перед глазами. Саша сидела, прикрыв веки, время от время тяжело вздыхая. Впереди послышался топот копыт, громкие голоса. Данила притормозил. Кони заскользили и едва устояли на ногах. Сани остановились. Кто-то прыгнул в них и присел рядом. Саша не шелохнулась. Казалось, что откроет она глаза, и боль вернётся с новой силой. И она даже не пыталась приложить усилие для каких-либо действий. Вдруг этот кто-то пробрался к ней под тулуп и прижался, крепко обнимая безвольное тело: – «Сашенька, Солнышко очнись. Милая я так по тебе скучал. Сладкая моя карамелька. Что ж с тобой случилось. Радость моя. Я тебя так люблю. Держись. Я тебя никогда не покину. Драгоценность моя…. Изумруд моего сердца. Сашенька ну открой глаза. Ласточка услышь меня». Саша, наконец, открыла глаза и грустно улыбнулась.
– «Граф, это вы»: она вздохнула, и слёзы тихо заскользили по бледным осунувшимся щекам. Он наклонился и нежно прижался губами к её губам.
– «Сашенька, солнышко я скоро заберу тебя, и мы будем с тобой вместе и навсегда. Поправляйся милая. Я буду рядом». Он снова тщательно укутал её в тулуп и соскочил с саней.
– «Гони коней. Метель усиливается»: крикнул он возничему. Затем всё зашумело и незамедлительно стихло. Сани уверенно заскользили, по знакомой колее набирая ход.
…Её расположили в отдельной не большой комнатушке. У Могилина был добротный домишко, но семья едва помещалась в нём. Так как детей было непомерно много. Вообще-то фамилия его звучала иначе. Андреев он по отцу. Но так случилось, что жены его мерли, как мухи, оставляя лишь потомство. И теперь он был женат на четвертой и содержал человек семнадцать детей. А селяне называли его никак иначе, как Могила. Но он не обижался. Да и не смели его обижать, был он мудрым и уважаемым человеком.
Саша знала многих из его детей с раннего детства. Это были смекалистые и работящие ребятишки. Они приезжали к ним в Самару помогать по дому. И когда они с отцом выбирались в имение, то тоже виделись. Но сейчас Саша была в таком плачевном состоянии, что не узнавала никого. Её сознание просто отказывалось воспринимать реальность. Лишь боль, – она ощущала в полной мере, боль утраты, крушение надежд. И теперь тихо лежала на перине, разглядывая бревенчатый потолок.
3
После нового года, Саше полегчало. Она стала подниматься. И потихоньку передвигаться по дому. Дар речи возвращался тоже постепенно. Груня, старшая дочь Данилы терпеливо возилась с ней, как с ребенком. И спала рядом в той же комнате на большом деревянном сундуке. Как-то утром Саша проснулась, и тихо лежала, поджидая, как проснётся её хранительница. А Груня лежала, выжидая её пробуждения.
Наконец Саша тихо позвала: – «Груня ты спишь?» Девушка удивлённо присела на корточках перед Александрой.
– «С добрым утром девонька моя»: прошептала она тихо: – «Ты что ж молчишь, что проснулась? Я тоже тебя жду. Кушать хочешь? Наши так уже давно позавтракали. Мамка не стала у нас шуметь. Чтоб тебя не будить, а ты лежишь. Вставай я тебе помогу одеться. Принцесса наша, Белоснежка». Саша улыбнулась: – «Прости меня Грунечка. Я тебя наверно замучила. Сколько я у вас уже так живу?»