За три дня разгона, Александра в нашу маленькую команду вписалась, словно всю жизнь с нами летала. Знаешь, бывают такие люди, с которыми встретишься раз, а кажется — ты до этого всю свою жизнь его знал; совпадаешь, словно и дышишь, и мыслишь в одном режиме. Внимательная девчонка была и въедливая. Во все нюансы вникала. Не ленилась. Этакий монстр с косищей. Она за три дня разгона не только протоколы пилотирования вызубрила, а по всему кораблю прошлась. И вопросами сыпала непрестанно: что, да как, да почему. Интересовало ее все, не только какие модификации тех или иных агрегатов стоят, но и как себя ведет именно эта модель на этом корабле: все плюсы и минусы. И так во всем.
В общем, во второй разгон она корабль уже сама вела. Мы со старпомом только присматривали. Молодые бывают или робки, или излишне самоуверенны, но Сашка… Сашка словно с штурвалом в руках родилась.
Но это сейчас у меня в памяти высветилось, а тогда, тогда я на другое смотрел. Видел как она волнуется, как губы в ниточку сжимаются, как образуется ложбинка между бровями, когда она их сводит. И выражение упрямства на лице, и то, как она втягивала ноздрями воздух. Вспоминаю сейчас, и зацепиться мне не за что. Не было в ней ничего нарочитого, искусственного, нечеловеческого. Не было, черт подери! Не было!
Я, конечно, знаю, что разработки в области развития Искусственного Интеллекта на месте не стоят, что прогресс идет семимильными шагами. Да вспомнить что было, когда я во флот пришел, с тем, что сейчас. Небо и земля. Я на это воочию три года назад посмотрел: во время плановой профилактики освободили мне в корабле кучу пространства. Ну и после той же самой профилактики экипаж значительно сократился. Если бы не государственная программа квотирования рабочих мест для людей, думаю, и мы со старпомом во флоте надолго бы не задержались.
Умом я все понимаю. Умом. Роботы быстрее, надежнее, безотказнее, не болеют, чинятся довольно легко. А которые не подлежат ремонту, без проблем списываются. Но горько и обидно — в наш век человеческого прогресса люди никому уже и не нужны, потому что беспроблемно списать нельзя. А потому большая часть предоставлены сами себе, кусок хлеба государство гарантирует. И чем хочешь — тем и занимайся. Путешествуй, твори, играй. Многие и играют. С полным погружением…
Некоторые назад не возвращаются. Половина моей старой команды, уйдя из флота, ушла в игру. Камнем в омут. Тела в идеальном состоянии, хвала медицине. А разум где-то. Не здесь.
Алекса, Сашка… Александра моя, чудо пушистое — молодое, теплое, любознательное Мне казалось — вот она новая поросль, что взломает любой асфальт, прорастет сквозь камень. Потому, что такие не ломаются. Что таким не нужна игра, трудности нашей реальности не кажутся им непреодолимыми, не лишают сил, не заставляют искать спасения где-то в никогда и в нигде. Просто потому, что они — настоящие.
И я не верю ни единому слову, что потом мне о ней сказали. Нужно было не видеть: ни улыбки ее, ни взгляда, ни того как в волнении она треплет кончик косы; нужно было не знать, не общаться, не видеть ее, чтобы поверить.
Да, знание — отрава. И я перебираю в памяти те дни, пытаясь то ли поверить, то ли проверить, то ли выжечь сказанное из памяти. Впрочем, я зачем-то забегаю вперед. Не оттого ли что, зная, вспоминать невыносимо?
Но вспоминаются отчего-то какие-то мелочи: то, как прошла, то, как она посмотрела, вздохнула, наморщила нос. Совершеннейшая чепуха лезет в голову — вроде того, как она расстраивалась, проиграв в шахматы, и как, отстояв у киберкока на это свое человеческое право, заваривала нам, всем троим чай: словно колдовала, сочетая мяту, мелиссу, душицу и иван-чай. Как мелкими глотками, смакуя, отхлебывала свое колдовское зелье из фарфоровой чашки, которую пронесла на борт в личных вещах.