Александра не выказывает волнения. В своих записях она лаконично фиксирует события, к которым уже привыкла относиться спокойно, и отмечает, что читает Библию, в которой черпает силы.
Ей не дано понять, что и ее собственные ошибки немало способствовали общему бедственному положению, и ее совесть не терзает раскаяние или чувство вины.
По-прежнему все заботы бывшей царицы об Алексее. Не проходит буквально ни дня, чтобы она не записала о его состоянии в дневник — неважно, здоров он или нет — или не сообщила о том, чем он в этот день занимался. После отречения царя жизнь Александры посвящена исключительно исполнению роли жены и матери, в чем она вновь обретает гармонию и внутреннее спокойствие.
6 мая Александра сокрушается в своем дневнике: «Не разрешены никакие богослужения!» Это день рождения Николая, ему пятьдесят лет. Через месяц Александре исполнится сорок шесть.
Только 1/14 июля 1918 г. снова допускают в дом священника, чтобы он отслужил обедню. Позднее о. Иоанн Сторошев вспоминает об этом дне:
«Когда я пришел, впереди за аркой уже находилась Александра Федоровна с двумя дочерьми и Алексеем Николаевичем, который сидел в кресле-каталке, одетый в куртку, как мне показалось, с матросским воротником. Он был очень бледен (…); также и Александра Федоровна, одетая в то же платье, что и месяц назад, выглядела уставшей, почти больной; у Николая Александровича я увидел гораздо больше седых волос, чем прежде; на нем была та же серая форма, что и в первый раз.
Мне показалось, что как Николай Александрович, так и все его дочери на этот раз были, — я не скажу в угнетении духа, но все же производили впечатление как бы утомленных. Там были все: кроме Романовых, еще преданный доктор Боткин и прислуга. Все время в комнате находился также Юровский…
По чину обедницы положено в определенном месте прочесть молитву «Со святыми упокой». Почему-то на этот раз диакон, вместо прочтения, запел эту молитву, стал петь и я, несколько смущенный таким отступлением от устава, но едва мы запели, как я услышал, что стоявшие сзади меня члены семьи Романовых опустились на колени. После богослужения все приложились к Св. Кресту. Когда я выходил и шел очень близко от бывших Великих Княжон, мне послышалось едва уловимое слово: «Благодарю», не думаю, чтобы мне это только показалось.
Последняя запись Александры в дневнике, примерно за два часа до убийства: «3/16 июля… серое утро…увели Седнева — увидим ли его когда нибудь?.. Играли в безик… 10 1/2 в кровать… 4/ 17 июля, среда»
Молча мы шли с о. дьяконом в церковь, и вдруг он сказал мне: «Знаете, о. протоирей, у них там что-то случилось». Я даже остановился и спросил, почему он так думает. — «Они все какие-то другие точно, даже и не поет никто». А надо сказать, что действительно за богослужением в этот день впервые никто из семьи Романовых не пел вместе с нами…»
Тот же день Александра описывает так:
«Прекрасное летнее утро, из-за болей в спине и ногах почти не спала. В десять тридцать нам посчастливилось, у нас было богослужение. Затем провела день в постели (…) Священное писание. Книга Осии, гл. 4-14, святой Иоанн I — конец. Весь день вышивала и раскладывала пасьянсы…»
Через два дня:
«3/16 июля 1918, вторник. Серое утро, потом солнце. Бэби простудился (…) Т[атьяна] читала нам из Духовного Чтения (…) Мы читали из пророка Авдия. Каждый день новый комендант входит к нам в комнату.