До того, как Цирцея поженила их, Гермиона никогда не думала о сексе с Драко Малфоем. С тех пор… она думает об этом довольно много.
Наверное, ей следовало подойти к этому клинически: всунуть-высунуть, пройти через барьер, «отлично сработались, Малфой, прощай». Но, если говорить начистоту, лишь мысль о предстоящем процессе заставляла ее возбужденно ерзать на месте.
Она хотела заняться сексом, особенно с Малфоем, и совсем не для того, чтобы вырваться из заточения.
Это несколько удивило Гермиону, потому что она действительно не относилась к девушкам, которые были не против случайных связей. Отношения для нее, как правило, требовали большого разогрева, прежде чем она была готова прыгнуть к парню в постель. То, что она чувствовала сейчас, не было похоже на то легкое волнение, которое она обычно испытывала, когда какой-нибудь Джон или Дик решал вдруг за ней приударить. Это было зудящее где-то глубоко внутри желание, которое она никогда не замечала за собой раньше.
Каким-то образом, после проведенных вместе недель, а может, месяцев с Малфоем, она поняла, что чувствует себя комфортно, испытывая к нему сексуальное влечение. Эта мысль должна была бы ужаснуть ее, но не ужаснула. Он был куда милее, чем она могла себе представить (и целовался как Бог любви и разврата).
Еще один момент, который стоит отметить: она всегда хотела заняться сексом в библиотеке. А теперь ей предстояло — с вполне оправданной целью! — осуществить свою мечту. Эта деталь определенно повлияла на ее энтузиазм.
Она не хотела, чтобы секс с ним был чисто физическим. Или вспоминался ею впоследствии как несчастный случай на рабочем месте, о котором лучше забыть. Она желала жаркого, влажного, невероятного секса, чтобы она могла сохранить его в памяти навечно. И хотела предложить то же самое Малфою, так как знала, что это будет событие, которое он никогда не забудет…
Даже если захочет забыть.
Она замерла.
Может быть, все это было ошибкой. Возможно, он просто не хотел этого делать. Она испугалась, что, вероятно, заставила его чувствовать себя загнанным в угол.
Осознание его исключительной памяти поначалу отозвалось в ней мощной волной зависти, но чем больше она узнавала его, тем больше понимала, каким бременем для него это было. Сознание, переполненное воспоминаниями, которых он не хотел.
С того момента, как она оскорбила его во время того, как они переустанавливали обереги, он будто замкнулся в себе.
Оглядываясь назад, она поняла, что все это время, пока они заточены здесь, именно она была агрессором. Инициатором всех их разговоров. Их поцелуя. Их решения заняться сексом. Стоило ей настоять на своем, как он тут же уступал. Но… на самом деле он никак не добивался ее внимания. Он, как правило, сам исчезал в проходах и оставался молчаливым, пока она не находила его.
Может быть, он не хотел больше никаких воспоминаний, связанных с ней. Возможно, навсегда.
Эта мысль заставила ее желудок болезненно сжаться.
Она соскользнула со стола, за которым сидела, и пошла искать его.
Он стоял, прислонившись к книжной полке, и задумчиво смотрел в пространство.
О чем бы он сейчас ни думал, это, казалось, унесло его далеко, потому что он не заметил ее появления, пока она совсем не приблизилась. Затем выражение его лица резко изменилось, став нелюдимым, когда он холодно посмотрел на нее.
— Что, больше не можешь ждать? Что-то срочное, что тебе нужно сделать там? — спросил он ровным голосом.
Гермиона резко остановилась, чувствуя себя уязвленной.
Она закусила губу и уставилась на него, пытаясь сформулировать то, что хотела сказать.
— Нет, — наконец, воскликнула она. — Я как раз собиралась найти тебя и сказать, что в этом нет необходимости, — она почувствовала холод, когда произнесла это, и обхватила себя руками, продолжая. — Тебе явно не по себе. И я не хочу так поступать с тобой. Мы можем просто подождать… все в порядке. Как ты уже заметил, я живу в библиотеке. Там никто меня не ищет.
В ее голосе прозвучала горечь, когда она произнесла последние слова. Она покраснела. Она не хотела, чтобы разговор каким-то образом касался ее чувств.
Он резко поднял голову и посмотрел на нее.
— Извини, — поспешно сказала она. — Я не пытаюсь жаловаться. Я просто указала на это, чтобы ты не беспокоился. Очевидно, для тебя все это гораздо сложнее, чем для меня. Я это понимаю. Тебе не нужно принуждать себя к чему-либо из-за меня.
Она стиснула зубы и добавила тихим голосом:
— И с этого момента я оставляю тебя в покое. До сих пор я не понимала, как много для тебя значат воспоминания. Ты явно больше не хочешь, чтобы они были связаны со мной. Прости.
Она повернулась, чтобы уйти. Может быть, она займется математической головоломкой, о которой он ей рассказывал, чтобы хоть немного отвлечься. Затем она могла бы попытаться мысленно перевести рецепт бодроперцового зелья на Древние руны. Или пойти побеспокоить привидения. Возможно, теперь они позволят ей почитать или хотя бы поговорят с ней, если она скажет им, что это их потомок отказался заниматься сексом.
— Грейнджер, — застонал Малфой. — Ты самый обескураживающий человек, которого я когда-либо встречал. И я подразумеваю не только твой ум, но и твою сексуальность.
Она застыла.
— Забавно, — произнесла она тонким голосом. — Ведь я думаю о тебе так же.
Он направлялся к ней, она могла это чувствовать, но не хотела оборачиваться. Он был слишком обескураживающим, чтобы смотреть на него… обескураживающим интеллектуально и сексуально. Но ее позвонкам, казалось, было все равно, обернется она или нет, их прошил легкий волнующий трепет в ответ на его приближение.
— Ты действительно думаешь, что я не хочу секса с тобой? — спросил он томным низким голосом поверх ее плеча.
Она боролась с желанием осесть на пол, ее колени не выдерживали.
— Ты даже не разговаривал со мной, пока я не начинала, — произнесла она скованно.
— Ну… ты как-то говорила мне, что мои разговоры — это ничего более, чем бессодержательная информация и нескончаемые сплетни.
— Да, но ты на тот момент был ужасающе груб со мной.
— Мне припоминается, что это я первый начал целовать тебя, — его губы находились в опасной близости от ее уха, отчего мурашки побежали по ее коже.
— Только после того, как я практически потребовала от тебя этого, — возразила она, всеми силами стараясь не дышать слишком громко и часто.
— Я полагал, что мой интерес уже был признан во всеуслышание.
— Ну, вообще-то нет, — сказала она, игнорируя волну облегчения, которую она испытала, услышав его слова. — Только потому, что ты влюблен в меня, не делает это немедленно очевидным, что ты вообще хочешь чего-то со мной. Особенно, учитывая те моменты, когда ты не скупился на слова, представляя меня самой непривлекательной девушкой на свете.
— Да, и это делает меня куда лучшим лжецом, в отличие от тебя, — он почти касался губами ее кожи, Гермиона все никак не могла унять дрожь, так близко он к ней находился.
— Тогда ты не удивишься, если я скажу, что не знаю, когда именно ты говоришь правду.
— Всего пару часов или около того назад я был под чарами веритасерума. Все, что я говорил с того момента, как мы попали сюда, правда.
Гермиона об этом как-то не подумала. Мало того, она даже не знала, пока он не начал кричать на Цирцею, а затем ее внимание охватило постыдное раскрытие того факта, что она и вовсе не была подвержена настоящему заклинанию похоти.
Все моменты, когда он уходил от нее посреди разговора, бормоча что-то себе под нос, внезапно обрели смысл. И как ему ни разу не удалось бросить в ее сторону настоящее оскорбление, когда он вдруг смущался своей бессвязной болтовни.
«Не чтобы находиться здесь с тобой вечность не чистое наслаждение…»