Крепко ударив о скалы коленом; теперь близ потока
Вязы промеж тополей разрослись тенистою рощей,
Зеленью пышных вершин соткав густолистые своды.
10 Мы полпути не прошли, и могильная насыпь Брасила[78]
Даже вдали не виднелась, как добрые Музы послали
Спутника славною нам — одного кидонийского мужа.
Имя Ликида носил он и был козопасом; навряд ли
Кто усомнился бы в этом: глядел он и впрямь козопасом.
Шкурой косматой с козла густошерстого, белого с желтым,
Плечи свои он покрыл, сычугом еще пахнущей крепко.
В плащ был потертый одет, пояском подпоясан плетеным;
Крепкий изогнутый посох из дерева дикой маслины
В правой держал он руке. И спокойно, ко мне обратившись,
20 Молвил с улыбкой в глазах — усмешка чуть морщила губы:
«Ах, Симихид, ну, куда же ты тащишься в знойную пору?
Даже и ящерки спят в этот час, забираясь в терновник.
Жавронки — гости могил — и те в этот час не порхают.
Может, идешь ты к обеду незваный? И к чьей же ты бочке
С прытью такою бежишь? Шагаешь ты поступью бойкой,
Даже и камешки все под твоим сапожком распевают».
Я же ответил: «Ликид мой любезнейший, все говорили
Мне пастухи и жнецы, что чудесной игрой на свирели
Славишься ты между ними; и это мне радует сердце.
30 Все же надеюсь, что мог бы, пожалуй, померяться силой
В пенье с тобой. Дорога лежит нам на жатвенный праздник.
Пышно одетой Деметре друзья мои в жертву приносят
Первых плодов урожай; богатою, щедрою мерой
Им в это лето богиня наполнила хлебом амбары.
Знаешь ли, путь наш один, и одна нас заря провожала;
Песни, давай, мы споем — это будет на пользу обоим.
Музам глашатай я звонкий, и часто меня называют
Все наилучшим певцом; но, клянусь, я не так легковерен!
Думаю я, что навряд удалось победить в состязанье
40 Славного мне б Сикелида самосского, также — Филета.
Пел как лягушка бы я, состязаясь с кузнечиком в пенье».
Так я нарочно сказал. Козопас, улыбнувшись мне с лаской:
«Посох тебе подарю, промолвил, за то, что, как вижу,
Выкован весь ты из правды, как следует отпрыску Зевса.
Мне тот строитель противен, что лезет из кожи с натугой,
Думая выстроить дом вышиною с огромную гору.
Жалки мне птенчики Муз, что, за старцем хиосским[79] гоняясь,
Тщетно стараются петь, а выходит одно кукованье.
Но запоем, Симихид, поскорее мы песни пастушьи,
50 Я начинаю — послушай, придется ль, мой милый, по сердцу
Песенка эта; в горах я сложил ее вовсе недавно:
«Агеанакт пусть закончит удачно свой путь в Митилену,[80]
Даже коль южная буря к Козлятам на запад погонит
Влажные волны и к ним Орион прикоснется ногою.[81]
Если к Ликиду, чье сердце сжигает огонь Афродиты,
Будет он добр, — к нему пламенею я жаркою страстью, —
Чайки пригладят прибой для него,[82] успокоят и море,
Южную бурю и ветер восточный, что тину вздымает.
Чайки, любимые птицы морских Нереид синеоких,
60 Всех вы пернатых милее, из волн добывающих пищу.
Агеанакта желанье — скорее доплыть в Митилену;
Пусть же он будет удачлив и пристани мирной достигнет.
Я же в тот день соберу цветущие розы, аниса
Или левкоев нарву и венок этот пышный надену.
Я зачерпну из кратера[83] вина птелеатского,[84] лягу
Ближе в огню, и бобы кто-нибудь на огне мне поджарит.
Ложе мое из травы, вышиною до целого локтя;
Есть асфодел, сухостебель и вьющийся цвет сельдерея.
Агеанакта припомнив, вином услаждаться я буду,
70 Кубки до дна осушая, губами касаясь осадка.
Будут на флейте мне двое играть пастухов: из Ахарны
Родом один, а другой — ликопеец;[85] и Титир споет нам
Песню о том, как когда-то о Ксении Дафнис томился;
Горы с ним вместе страдали, вздыхали с ним вместе дубравы
Те, что растут на обрывах крутых над потоком Гимерским;
Дафнис же таял, как снег, лежащий на Тема вершинах
Иль на Афоне крутом, на Родопе,[86] на дальнем Кавказе.
Также споет и о том, как однажды в сундук преогромный
Был козопас замурован велением злого владыки;
80 Пчелы, с лугов возвращаясь и сладостный запах кедровый
Чуя, к нему проникали и соком питали цветочным,
Так как в уста его Музы сладчайший свой нектар излили.[87]
77
Ст. 4-6.
78
Ст. 10.
79
Ст. 47.
81
Ст. 53-54.
82
Ст. 57.
84
87
Ст. 78-82. Здесь передается, по-видимому, южноиталийский или сицилийский миф, больше нигде не встречающийся; в схолии он разъяснен так: пастух Комат, раб-певец, приносил часто в жертву Музам коз из стада своего хозяина; заключенный за это в ларь и обреченный на голодную смерть, он был спасен Музами, по велению которых его кормили медом пчелы.