120 Черную шкуру медвежью схватив, ворвался в средину
Бебриков сам, за ним же вослед понеслись Эакиды,
С ними подвигся Язон, преисполнен Ареева пыла.
Точно отару овец несметную в зимнем загоне
Серых стая волков пугает, когда, не заметно
От пастухов и чутких собак ворвавшись, вслепую
Ищет она, что ей прежде схватить при внезапном набеге,
Видя вокруг так много овец, которые жмутся
В куче друг к другу тесней, так толпы бебриков буйных
В страх и смятенье привел отряд героев минийских.
130 Так, если рой пчелиный большой пастух ли овечий
Иль пчеловод из скалы начинает выкуривать дымом,
Пчелы на первых порах собираются в улье все вместе,
Громко гудят и нестройно теснятся, потом, уступая
Дыму, прочь от скалы унестись поспешают подальше,
Так и враги не смогли устоять, но врозь разбежались,
В глубь Бебрикии неся известье о смерти Амика.
Жалкие, не догадались они, что другое несчастье
Страшное близилось к ним. Виноградники их и жилища
Лик разорял враждебным копьем, явившись с мужами
140 Мариандинами в пору, как отбыл Амик, ибо вечно
Битвы вели племена за железом богатую землю,
И расхищали уже враги их жилища и хлевы.
В свой черед и герои овец без числа закололи.
Тут один среди них промолвил слово такое:
«Сами судите теперь, что бы стало с врагом столь бессильным,
Если бы с нами сюда привело божество и Геракла.
Мню я так: будь он тут при нас, то дело, конечно,
И не дошло бы, друзья, до кулачного боя, но сразу,
Как появился б Амик с условьем своим, под ударом
150 Палицы дерзость свою позабыл бы он вместе с условьем.
Ныне же, по нераденью Геракла на суше оставив,
По морю мы плывем. И скоро каждый познает
Лютую долю свою, коль от нас он далеко остался».
Так говорилось в толпе… А случилось все волей Зевеса!
Там оставались они в теченье всей ночи, лечили
Раненым язвы друзьям и, жертвы свершив в честь бессмертных,
Ужин соорудили богатый себе, и не брал их
Сон за кратером вина при ярко пылающих жертвах,
Но, увенчавши себе белокурые кудри ветвями
160 Лавра (к нему и причалы ладьи привязаны были),
Все на морском берегу под лиру Орфея согласный
Гимн завели. И вкруг них ликовал при безветрии берег.
Славили ж в песне они ферапнейского Зевсова сына.[348]
Но когда росные солнце холмы осветило лучами,
С края поднявшись земли, овцепасов от сна пробуждая,
Сразу причалы ладьи отрешив от приморского лавра
И на корабль нагрузив сколько нужно им было добычи,
С ветром попутным в Босфор вошли они водоворотный.
Тут наподобье скалы высокой вздымается кверху
170 Перед тобою волна, на тебя словно броситься хочет,
Вздыбившись до облаков. Не посмеешь даже помыслить
Ты, что уйдешь от участи злой, — волна нависает
Над серединой ладьи, грозя, словно туча, но сразу
Низится, если случайно искусного кормчего встретит.
Так и теперь положились на Тифиса ловкость герои
И пронеслись без вреда, но со страхом большим. На другой же
День к той земле, что напротив Вифинской, причал привязали.
Сын Агенора Финей там жил у прибрежия, — беды
Наилютейшие он выносил по сравненью с другими
180 За прорицания дар, каковым наделил его прежде
Сын Лето, — ибо даже Зевесову волю святую
Смертным в своих прорицаньях Финей открывать не боялся!
Вот за это Зевес ниспослал ему вечную старость,
Отнял сладостный свет очей у него, не дозволив
Радость и в пище обильной иметь, хоть ее все соседи
За прорицанья ему домой постоянно носили.
Но, чрез гряду облаков налетая внезапно из дали,
Гарпии всякий раз изо рта и из рук его пищу
Клювами всю похищали. Порою от пищи ни капли
190 Не оставалось, порой лишь столько, чтоб жил и страдал он,
Ибо зловонье они разливали. И сил не хватало
Пищу не только приблизить к устам, но даже поодаль
Просто стоять. До того смердели пира объедки!
Сразу, едва уловил голоса и шаги он дружины,
Понял старик, что прибыли те, с чьим приходом, согласно
Воле божественной Зевса, своей насладится он пищей.
С ложа, как призрак бездушный, он встал и, опершись на посох,
Им навстречу пошел бессильной стопою из дома,
Щупая стены рукой; когда шел он, дрожали колени;
200 Был он и слаб и дряхл; заскорузлой покрытое грязью,
Ссохлось тело, — лишь кожа да кости его и держали!
Вышел из дому, сел, ибо ноги отяжелели,
Он на пороге дверном; все в глазах у него закружилось,
348
Ст. 163.