Полисные образования с их частыми «междоусобными» войнами и их непрочными союзами после смерти Александра сменились крупными государственными единицами под властью монархов — «диадохов», наследников Александра, его военачальников, которые вели между собой тоже своего рода междоусобные войны, но в гораздо более крупных масштабах. В этих монархиях создалось иное население, чем это было в материковой Греции и даже в греческих колониях, остававшихся «гостями» на малоазийских берегах Эгейского моря и Понта; основную массу этого населения составляли повсюду исконные жители покоренных областей — египтяне, сирийцы, персы. В этих государствах уже нет «граждан», какие были и в Афинах, и в Фивах, и в Спарте, и даже в более мелких полисах, а есть «подданные» Птолемеев, Селевкидов, Кассандра, Антиоха, Деметрия Полиоркета и других монархов; в результате завоеваний происходит перераспределение богатств, образуются более широкие, чем прежде, общие рынки, и деньги начинают играть все большую роль; не родовая и даже не сословная принадлежность, — имевшая значение и в массе полисного населения, — выдвигается на первый план, а наличие материальных средств;противоположность между бедными и богатыми и зависимость первых от вторых все растет, и первым богачом всюду является монарх, ведающий казной по своему усмотрению.
На этой почве временно, но чрезвычайно пышно расцветает строительство зданий на средства монарха и могущественнейших лиц в государстве, имеющее целью прославить их; растет потребность в предметах искусств и роскоши, отчего все большего совершенства достигают различные отрасли ремесел — производство мебели, утвари, ювелирное и камнерезное, прядильное и ткацкое дело. Основание и развитие множества новых городов и поселений привлекает новых поселенцев и из местных жителей, и из все более беднеющей Греции.
Оборотной стороной этих новых общественных отношений является полное угасание общественных интересов; постепенно исчезает спаянность людей между собой на почве политической: каждый предоставлен самому себе, погружен в свои личные дела, преследует свои личные цели; круг его интересов замыкается областью материальной, моральной, семейной и интеллектуальной — если она для него имеет значение. Философские вопросы его не затрагивают, и главные философские школы этого времени — стоицизм и эпикуреизм — в основном посвящают себя советам относительно личной морали, доходя даже до полного отрицания общественной деятельности («живи незаметно» — тезис Эпикура). Еще меньше среднего человека интересуют вопросы религиозные: в «олимпийцев» уже, по-видимому, не верит никто, и они, как мы увидим дальше, обращаются в ходячие литературные образы, а их соперниками становятся новые боги, чьи культы — восточного характера и происхождения: Великая Мать Богов — Кибела, Сабасий, Серапис и даже египетские Осирис и особенно Исида. Зато широко распространяются суеверия — вера в приметы, гадания, — тоже влияние Востока.
Все эти процессы имеют огромное значение для интеллектуальной и художественной деятельности: рука об руку с расслоением на богатых и бедных идет расслоение на образованных и необразованных, на своеобразную «интеллигентную элиту», которая может творить сама и по существу, со знанием дела оценивать плоды чужого творчества, и на «толпу», которой предоставлено только смотреть и восхищаться тем, что ей предлагается. «Культурный» слой все более резко обособляется от широких масс населения, тем более что эти массы в основном иноязычны. Положение же представителей самого этого культурного слоя зависит от политической линии, симпатий и интеллектуального уровня того или иного монарха, хотя бы временно захватившего власть.
В этом отношении больше всех, если можно так выразиться, «повезло» Египту: обосновавшаяся в нем более чем на двести лет династия Птолемеев в лице первых своих представителей — Птолемея Лагида (334-283 гг. до н. э., последние два года с сыном-соправителем), Птолемея Филадельфа (285-247 гг. до н. э.) и Птолемея Эвергета (247-222 гг. до н. э.) — всячески заботилась не только о расширении и укреплении военной мощи Египта и его материальном обогащении; она радела и о повышении культуры, и об основании образовательных учреждений — в первую очередь о покупке и накоплении колоссального числа рукописей в знаменитой, основанной ими в Александрии библиотеке «Мусея» — и привлечении талантливых, хорошо образованных и усердных людей, которым был бы под силу невероятный труд разборки, каталогизации и внутренней критики этого почти безграничного материала; и такие люди нашлись: во главе Мусея один за другим сменялись крупные писатели, поэты и ученые, привлекавшие к себе таких же образованных и искусных помощников, и в стенах этой необъятной библиотеки зародилось немало новых отраслей науки: не говоря об успехах математических и естественных наук, Мусей стал первой колыбелью подлинно научной филологии, текстологии и истории литературы.
Менее громкую, по тоже немаловажную роль сыграли книгохранилища в Антиохии, быстро расцветшем в Сирии городе, основанном в 301-300 году до н. э. Селевком Никатором, и в Пергаме, где в 283 году до н. э. Филетер основал независимое государство, соперничавшее с птолемеевским Египтом в поощрении искусств, наук и литературы.
Всем этим начинаниям эпоха эллинизма и обязана своими блестящими успехами в области изобразительных искусств, художественных ремесел и — не в последнюю очередь — созданием немалого числа литературных жанров и произведений, сыгравших впоследствии большую роль в мировом литературном процессе и сохраняющих свое очарование вплоть до наших дней.
Каждое литературное произведение тем или иным способом свидетельствует о времени своего создания, о целях и приемах автора и тем самым о тенденциях и вкусах эпохи. Но на протяжении всего развития литературы, может быть, трудно найти век, который бы ярче отражал свои вкусы, чем период эллинизма. Даже дошедшая до нас ничтожная часть «александрийской» литературы говорит с нами в высшей степени ясно и выразительно, особенно если учитывать ту контрастность ее по отношению к литературе «классической», о которой мы уже говорили выше.
Эта контрастность сказывается в ряде основных структурных моментов литературного произведения: в его тематике, в его размерах и, может быть, наиболее разительно, в его языке и в его излюбленных литературных приемах. Если рассмотреть по порядку эти основные моменты, то на первый взгляд наименьшее «новаторство» бросится нам в глаза в области тематики: чисто мифологические сюжеты и мифологически-исторические темы в значительной степени остаются в силе и сохраняют свое значение, — мифы, касающиеся известнейших героев и группирующихся вокруг них циклов, встречаются у эллинистических поэтов не раз; но трактовка их уже иная: преимущественно избираются как материал для художественной обработки не главный, общеизвестный и много раз изложенный ход событий в их последовательности, а какой-нибудь один, иногда далеко не самый значительный и важный эпизод мифологического повествования, пли же какой-либо местный миф, вообще не заслуживший широкой известности; в особенности эта последняя черта характерна для полуисторических поэтических рассказов об основании и судьбах стран, областей, городов и о событиях в жизни отдельных родов и семейств. Писателей привлекает новое, неизвестное, еще никем не рассказанное и не воспетое.