— О чем думаешь?
— О своей силе, — промурлыкала герцогиня.
— Нужна помощь?
Серен подбросила в воздух золотую монетку, окутанную едва различимым мерцанием чар, и, ловко поймав ее, приложила к губам, словно целовала на счастье.
— Это лишнее. Скоро кузина сама добровольно отречется от дара, передав его мне. Ну, почти добровольно, — обернувшись, закончила шепотом, и со всей только ей свойственной страстью ответила на поцелуй стража.
Вчера, получив письмо от ее величества, я ломала голову над тем, как отказаться от должности фрейлины, при этом не задев чувств правительницы. Сегодня же, идя по зеркальной галерее Анфальма к покоям Франсуазы Алайетт Илланской, инфанты Иллании — королевства, граничащего с Вальхеймом на севере, понимала, что мне придется согласиться на ее предложение.
Без связей никогда не узнаю, почему арестовали Леграна, и уж тем более не смогу ему помочь. К тому же нужно, чтобы государыня походатайствовала за меня перед его величеством и кардиналом. Только в их власти было даровать мне свободу, и только тогда я смогу навсегда порвать с прошлым.
Сожгу все мосты, соединившие мою судьбу с судьбой стража.
Шевалье де Лалену пришлось остаться в галерее, в компании своего угрюмого отражения и двух молчунов-стражников. Ее величество была категорически против присутствия мужчин на своей половине, что располагалась в самой старой части дворца и представляла собой анфиладу из восьми комнат. Окнами каждая выходила на Мраморный двор, замощенный мрамором с замысловатым черно-белым узором. В погожие солнечные дни в нем отражалось великолепное здание Анфальма.
Миновав роскошно убранный салон, в котором обычно принимала приближенных королева, я задержалась в аванзале, задрапированном зеленой парчой, и стала смиренно ждать, когда по велению государыни лакеи распахнут передо мной двери в королевскую опочивальню. Именно там любила уединяться Алайетт со своими подругами-фрейлинами и коротать время за чтением преданий о Единой.
Доложив о прибытии маркизы де Шалон, слуга с поклоном пропустил меня в спальню королевы, полную знакомых лиц. До моего появления милые дамы, сгрудившись вокруг правительницы, наперебой подпитывали ее новостями или, точнее, свежими сплетнями. Но стоило новенькой переступить порог, как голоса стихли. Девушки слаженно повернули головы в мою сторону, смерили настороженно-изучающими взглядами. Наметанным глазом оценили и скромные украшения, и темный наряд с аппликациями в виде серебряных цветов.
— Разве вы в трауре, маркиза? — подала голос одна из прелестниц, миниатюрная шатенка по имени Жанна.
«Можно и так сказать», — горько усмехнулась про себя. Впору было устраивать панихиду по своему разбитому сердцу. Жаль, на то, чтобы как следует пострадать, времени пока нет. Возможно, потом, когда все закончится…
Я присела в низком реверансе и не поднимала глаз, пока ее величество не проговорила:
— Присаживайтесь рядом со мной, Александрин. Поведайте нам о вашей пропаже, мессире маркизе. В последние дни все только о нем и говорят.
— Его светлость был вынужден покинуть Навенну по неотложным делам…
— Врешь, врешь, врешь! — неожиданно перебил меня карлик, до сих пор не принимавший участия в разговоре.
Он сидел на маленьком табурете у ног правительницы и меланхолично трепал по лоснящейся холке спящего дога. Кажется, карлика звали Деде, и он был любимым шутом ее величества. Не менее любимым, чем черная, в данный момент сладко похрапывающая псина, размерами больше напоминавшая пони, и юные красавицы-фрейлины, которыми так любила окружать себя правительница.
— Деде всегда чует вранье! — громко воскликнул шут, вскакивая с места. Скорчив гримасу, показал мне язык, отчего его и без того уродливое лицо стало еще безобразнее.
Одет карлик был в пестрый костюм, весь расшитый монетками, который украшало большое жабо, из-за чего создавалось впечатление, что у Деде отсутствует шея. Голова же казалась непомерно большой за счет разноцветного колпака с раздвоенной верхушкой, напоминавшей рога, украшенные на концах бубенчиками.
— Ты смущаешь нашу гостью, Деде, — с мягкой улыбкой осадила шута королева.
— Деде не любит лгунов! — уперев руки в боки, заклеймил меня вредный коротышка и с явно фальшивым негодованием сверкнул на меня своими выпученными глазищами.
Как будто мне не хотелось рассказать правду! Но не имея на руках доказательств, обвинять невестку кардинала было бы неосмотрительно, а может, даже чревато. Да и имея доказательства, пожалуй, тоже.