– Уже два года как уехал. Говорят, в Калуге теперь живет, – пояснил хозяин дома.
– Жаль. Интересный был собеседник, – удрученно вздохнув, вымолвил гость.
– Да не переживайте вы так, Федор Кузьмич! – успокоил его купец. – Грамотных людей в Томске много. Вон на Воскресенской горе купил дом один ссыльный. Сказывают, во французской революции участвовал, а когда в городе Дрездене провозгласили республику, его даже избрали вице-президентом. Только потом три государства приговорили его к смертной казни: Пруссия, Австро-Венгрия и наша империя. Но ничего, живой, как видите. Даже жениться собирается. Бакунин его фамилия. Может, слышали?
– Нет, – признался старец. – А чем он еще кроме смуты знаменит?
– Говорят, книжки разные пишет – по философии, по политике. Наши разночинцы от него без ума. По вечерам все к нему на посиделки бегают. Если желаете, могу его пригласить к нам.
– Нет, Семен Феофанович, не стоит. Бог даст, и так свидимся, а специально не надо.
– Что еще? Поляков у нас много. Еще в тридцатых годах после восстания сюда сослали. Им даже разрешили свой католический костел построить. Каждое воскресенье собираются все там на службу. Чудные они. Вроде бы одному Богу молимся, но все у них не как у людей. И храм – не храм. В нашу церковь войдешь – душа радуется. Светло, красиво. Сразу жить хочется. А у них в костеле все наоборот. Тоже красиво. Но по-своему, мрачно. Словно они постоянно думают о смерти.
Слова Хромова насчет костела старец мимо ушей не пропустил. В следующее же воскресенье, отстояв молебен в Богоявленском соборе, Федор Кузьмич решил заодно посетить и семиглавую Воскресенскую церковь. Ее высокий силуэт в стиле барокко он приметил еще на подъезде к Томску. И тогда же принял решение: непременно побывать и помолиться в этом храме.
Первые дни на новом месте он сильно хворал. Но ничего, на этот раз Бог миловал: болезнь отступила.
Вооружившись посохом и накинув на себя худой армячишко, новый житель губернского города отправился на разведку.
Тяжело ему дался подъем в гору. Старец остановился, чтобы перевести дух, поднял глаза вверх и только тут заметил, что стоит он прямо перед лестницей, ведущей к воротам костела.
У католиков служба закончилась, и прихожане стали выходить во двор. Мужчины, пожилые и молодые, вели под руку своих жен и невест, а дети, нарядно одетые, исчерпав всю свою выдержку на мессе, озорно переглядывались и стремились поскорее вырваться на волю.
Лестница была крутая, и мужчинам на спуске приходилось поддерживать дам. Один молодой человек помог своей спутнице, а, увидев за ней спускающегося старика в черном плаще и шляпе, хотел поддержать и его, чтобы тот не поскользнулся на мокрых ступеньках. Но дед оказался гордым и отодвинул протянутую руку.
Пожилой поляк уже почти прошел мимо стоящего у обочины старца. Но неожиданно вернулся и спросил Федора Кузьмича:
– Вы кто? Прежде я вас никогда здесь не видел.
– Бродяга, не помнящий родства. Федором Кузьмичом меня кличут.
– Мне кажется, что я вас встречал прежде. И голос мне ваш очень хорошо знаком. Вам не доводилось бывать в Польше: в Кракове или в Варшаве?
– Не помню. Может, и бывал. Я давно живу. Много странствовал.
А поляк все пристальней всматривался в его лицо, силясь вспомнить, где он мог видеть этого человека. И вдруг его лицо расплылось в улыбке.
– Я вспомнил! – радостно воскликнул человек в черной шляпе. – Вы напомнили мне великого князя Константина Павловича! Вы так же говорите, как он. Так же держитесь. И этот взгляд! Его ни с каким другим не спутаешь. Меня зовут Владислав Синецкий, – представился он наконец. – Я служил адъютантом у великого князя, когда он жил в Варшаве. Мой дом неподалеку отсюда. Пожалуйста, окажите мне честь своим визитом.
Поляк чрезвычайно обрадовался, когда Федор Кузьмич принял его приглашение.
Домик у бывшего польского офицера был одноэтажный, зато с ухоженным палисадником перед окнами. И во дворе было прибрано на европейский манер. С аккуратностью, но не так, как у немцев. В своей прошлой жизни Федор Кузьмич повидал немало подворий. Исколесил, почитай, всю Европу. Ему было с чем сравнивать.
У немцев педантичность в крови. Все в хозяйстве продумано до мелочей, и каждая вещь лежит на своем месте. У русских же – все наоборот. А польский порядок – нечто среднее между немецким и русским. И главная проблема Польши всегда заключалась в том, что она стремилась на Запад, оставаясь для французов и немцев дикой, варварской страной, но все же в меньшей степени, чем Россия.