Я долго думал, стоило ли обнародовать такое, скажут – порочить великого русского режиссера, «говорившего с Богом». Но ведь и сам он, Леха, не стеснялся в своем кино матерной лексики. В том числе и такого же почти похабненького слова (как, скажем, в «Войне»), однокоренного с тем, которое я услышал тогда от него. И слышу-то в общем часто, в России живу и привык уже давно. Но вот раньше интеллигентная городская («додомдвашняя» и «докамедишная») молодежь не материлась, а сегодня, чистенькая с виду и не замаранная тяжким трудом, она этим «сленгом» вовсю бравирует…
А что стесняться, – сказал бы он в свою защиту. – Это же все народные слова… Так что и не без его, лешиных, стараний цинизм этот внедрялся в юные мозги…
Была ли та его бравадца попыткой выглядеть брутальней и циничней, чем он был на самом деле? Попыткой мужского самоутверждения? Или это был неконтролируемый похмельный выброс неких «эмоциональных паров» или «интеллектуальных», взбродивших от впечатлений? Или это всего лишь проявление его познавательного инстинкта, а я трусливо пасую на ровном месте – там, где мужик только хохотнет в ответ, и проехали? Так или иначе – но я уже и прежде начинал понимать в каких-то деталях, в каких-то гранях общения, что этот его новый формат чуть «грузит» мне подсознание, проще говоря – начинает отталкивать…
В то время Алексей работает ассистентом режиссера у отца на Свердловской киностудии. (Про то, что папа успел устроить его во ВГИК в первый раз сразу после службы, а он уже успел оттуда вылететь, я от кого-то уже слышал, но не от него самого.) Проходит еще время – и как-то раз он прибегает ко мне на работу в пятницу под конец дня и начинает упрашивать «шлепнуть» ему печать на командировочное удостоверение. Сам он по беспечности не сделал этого ни в творческой организации, куда приезжал, ни в гостинице. А теперь спешит в аэропорт. Выручай!
Но это невозможно, Леш. У меня же почтовый ящик. ЦКБ «Нептун». Я здесь простым переводягой в отделе НТИ, в общем без представительских возможностей, пойми… Представляю глаза директорской секретарши, к которой я пойду с этой просьбой. Лучше возьми такси – может, успеешь… Ну, заплатишь лишнюю треху…
С того времени он и вычеркнул, думается, меня из числа близких друзей, хотя было и еще несколько встреч. Не сильно жалел, должно быть, и я – хотя и по инерции чувствовал себя перед ним виноватым. Впрочем, мы уже по-разному смотрели на вещи, и у него уже был свой круг творческого общения, включая и свердловский – более обширный, рок-клубовский, динамичный. И я со своими не изжитыми комплексами провинциала в столице, нереализованными амбициями и довольно банальным кругозором, не знающим ни диссидентства, ни больших разговоров на кухне, разрывающимся между скучной работой и постоянной ездой к своим в Подмосковье – с долгими стояниями на пригородных платформах, был ему уже неинтересен.
Кажется, раз или два встретились уже по инерции. Но все же случился потом еще один момент… Как-то раз мне позвонил Андрюша Левченко, мой однокашник из параллельной английской группы, и предложил заглянуть к Октябринычу. Это был год примерно 1988-й или уже следующий. Без точной хронографии – но уверен, что Андрей бы сказал точнее. Он был из Краснодарского края – невысок, подвижен, истый южанин, хваткий на мысль и памятливый. Рано начинал лысеть – с взглядом пытливым, лучисто-проницательным. Из него бы мог получиться прекрасный режиссер кино, но в том, что такие, как он, в итоге выбирают синицу, а не журавля, есть неуловимый некий пиетет к журавлиному поголовью. Судьба Алексея как открывающего себя в творчестве его искренне интересовала – и я уступил его уговорам (он был проездом по работе), согласился на встречу.
Балабанов учился в Москве на Высших курсах сценаристов и режиссеров. (На всякий случай, чтобы не ошибиться в названии, заглянул в «вики», которая, в общем, не всегда «враки». Там указано, что Балабанов был приписан к экспериментальной мастерской «Авторское кино» Л. Николаева, Б. Галантера. Но там же вписана и выдумка, что Балабанов «воевал в Афганистане». С Галантером, не сомневаюсь, все ближе к правде.)
Мы пришли к нему в общагу – помню, куда-то по другую сторону от ВГИКа через Проспект мира – жарким летним днем. Леха выглядел утомленным – то ли жарой, то ли недосыпом, но Андрюша его разговорил. Я больше наблюдал за их диалогом со стороны, только запомнилось немногое, был озабочен чем-то своим. Леха рассказывал, как он теперь запанибрата со звездами, как на днях был в гостях у популярной актрисы кино Симоновой и пообщался с ней под водочку. Видимо, думал, что для нас это интересная экзотика (тогда ведь на всю эту нынешнюю телепохабщину о жизни звезд еще и намеков не было, а мир кино был миром гениев, счастливчиков и небожителей), что это нас впечатлит, поэтому и предложил как гостеприимный хозяин пару не сильно заветрившихся деликатесных блюд.