Но тут всё прошло без сучка без задоринки. В том бою Алексей уверенно и хладнокровно руководил действиями орудийного расчёта, который под его командой работал дружно и слаженно: полное взаимопонимание, быстрота действий без суеты — ни одного лишнего движения. Уверенность волевого и жёсткого командира передавалась каждому из номеров, так что никого из них не обескуражило то, что два первых снаряда прошли мимо цели. А чего тут удивляться или расстраиваться, когда в реальном бою на то, чтобы сбить всего один самолёт, в среднем уходило порядка 450 снарядов? Зато осколки уже третьего снаряда (обычно снаряд зенитного орудия разрывается в воздухе, в непосредственной близости от цели, поражая её своими фрагментами) угодили точно в мишень-конус. Вот здесь-то и есть чему удивиться: расчёт молодой, по-настоящему «не сколоченный». Ещё более удивительным было то, что и следующие снаряды точно поражали мишени.
Командир 3-го дивизиона зенитной артиллерии майор Блоцкий был очень доволен такими результатами и по окончании стрельбы тут же на позиции поблагодарил Ботяна и его расчёт. Через несколько дней Алексею было досрочно присвоено «подофицерское» звание.
Это было уже начало лета 1939 года — самый канун Второй мировой войны, которую в Европе как бы и ждали, но старались о ней не думать, уподобляясь тому милому ребёнку, что крепко зажмуривает глаза и считает, что он надёжно от всех спрятался. Или знаменитому страусу, засовывающему голову в песок. Польское правительство очень рассчитывало на Францию и Англию — как уверенно говорили поляки, «английска крулева» поможет! Впрочем, эту фразу мы слышали от Ботяна, и тут кто-то ошибался — либо поляки, либо Алексей Николаевич, потому как в ту пору на Британском престоле восседала не «крулева», а, говоря по-польски, «круль» Георг VI, отец ныне царствующей Елизаветы. Но это не суть важно, потому как всё-таки более всего ошибались поляки, считавшие, что «круль» или «крулева» — без разницы! — спит и видит, как бы помочь замечательному Польскому государству и защитить его от соседей с запада и с востока.
Ага, как бы не так! Тому в подтверждение — уничижительная оценка из сообщения, как он обозначен, «серьёзного польского источника», которое ещё 1 апреля 1935 года А. X. Артузов[10] направил И. В. Сталину:
«Официальные круги Лондона… относятся к Польше с недоверием. Они считают, что польское правительство ведёт детскую политику престижа, мешающую упрочению мира в Европе и не соответствующую ни политическому, ни военному и ни финансовому значению Польши…»{5}
Польское руководство целиком полагалось на Англию и Францию, зато не верило России — точнее, не доверяло большевикам, которых боялось. Поэтому ещё в 1938 году, когда Чехословакия подверглась нападению Германии, Польша не допустила прохода Красной армии через свою территорию. Высказывались сомнения: а вдруг русские, придя на помощь чехам, вздумают на обратном пути надолго задержаться на польской территории?
Хотя русских, как таковых, уважали. В 3-м дивизионе даже служил один русский офицер, из бывших белогвардейцев, который теперь был капитаном Польской армии. Большевиков же считали врагами — таково было не только «официозное», но и народное настроение.
«Если я хотел человека оскорбить, — усмехался Алексей Николаевич, — я мог ему сказать: ты злодий, вор… Но это было не то! А сказать: ты ж, курвин сын, большевик… Вот так было очень обидно!»
Между тем до в общем-то внезапного обострения отношений в марте 1939 года Польша самозабвенно следовала в фарватере германской политики, фактически превращаясь в профашистское государство и теряя ощущение объективной реальности.
10