Глава четвертая
Во всеобщем возбуждении, туманных радостных надеждах встречали в России 1815 год. Для Венецианова он стал годом больших перемен. Ему уже тридцать пять. Он было смирился с мыслью об одиночестве, стал почитать себя закоснелым холостяком. И вот в один прекрасный день все перевернулось — он женился на Марфе Афанасьевне Азарьевой. Родом она была из дворян, но едва ли не меньше чем средней руки. У родителей ее было небольшое именьице в Тверской губернии. Венецианову давно хотелось побывать в тех краях: судьба будто специально нет-нет да и напоминала ему о Твери: там три года прожил Теребенев, в Тверской губернии находилось имение Львова.
После скромной свадьбы молодые отправились в имение Азарьевых. Так осуществилась самая первая встреча Венецианова с тверской землей, с ее скудной и трогательной красотой. Им овладело чувство счастья. Эта природа казалась овеществлением его идеала. Тишина, покой, малолюдье, совершенное отсутствие пестроты в красках, широкие просторы, большие пространства под нежно-голубым высоким сводом неба. Венецианов, еще не подумав как следует, что же будет со службой, понял, что он хочет, он должен жить здесь, только здесь. Желание это так овладело им, что он еще до истечения 1815 года поспел сделать все: разузнать, где, что и почем продается, объездить множество адресов и, наконец, отыскать то, что ему по всем статьям подходило.
Дело № 5110, хранящееся в Калининском областном архиве, гласит: «Лета 1815-го в 10-й день сентября подпоручица Анна Васильева дочь жена Шульгина продала я академика 9-го класса Венецианова жене из дворян Марфе Афанасьевне дочери урожденной Азарьевой недвижимое свое имение, доставшееся мне по наследству после покойной родительницы моей княгини Авдотьи Федоровой жены Шаховской состоящее Тверской губернии Вышневолоцкого уезда…» В тексте хранящегося там же второго документа — прошения Марфы Афанасьевны на высочайшее имя о введении ее во владение имением — можно почерпнуть некоторые дополнительные сведения. Здесь оговорена цена имения — 15 000 рублей и указано, что в имении было «крестьян и дворовых людей всего мужского пола… тридцать три души, да земли в сельце Трониха 57 десятин».
Пока Венецианов наслаждался новой для себя ролью женатого человека, пока ездил по губернии в поисках имения, просил и получал от отца деньги — своих и жениных на покупку бы не хватило, — вдалеке от тихой Тверской губернии, там, на западе, в Вене происходили серьезные события, которые так или иначе коснутся жизни каждого, самого маленького человека на континенте. Несколько лет — с 1815 по 1822 год главы европейских стран то в Вене, то в Вероне, то в Лайбахе совещались, как укрепить «круговую оборону» против собственных народов, как организовать отпор революционным силам, которые совсем скоро выльются в восстания в Испании, Пьемонте, Неаполе, Греции. Созданный в результате совещания «Священный союз» современники называли «заговором царей против народов». Люди мыслящие давно уже задумывались над аномалиями такого рода: революция 1789 года во Франции, свершившаяся под прекрасными лозунгами свободы, равенства и братства, не только не дала народу Франции ни того, ни другого, ни третьего, но вызвала «рождение» нового императора, Наполеона. Победа над Наполеоном бросила победителей, русских крестьян, в еще более тяжелую и беспросветную кабалу. Волна повсеместной, как тогда говорили, «повсюдной» реакции мертвой зыбью прошла по Европе. Вместо обещанного ограничения монархий, вместо ожидаемых конституций — ужесточение абсолютизма на всем континенте. Мыслящие люди слишком хорошо понимали, что происходит на их глазах. Член общества «Зеленая лампа» А. Улыбышев писал: «Когда исчезла опасность, государи не подумали сдержать слово, вырванное у них одним только страхом. Им было горько отказаться от власти, которую долгая летаргия народов сделала как бы законной, а суеверие изображало исходящею от бога». Возглавил «Священный союз» русский царь Александр I. В Европе его называли «царь царей, Агамемнон». Это звучало так помпезно — вполне в духе античных традиций. Вот только помнили ли те, кто дал Александру это прозвание, о том, что мифический царь Агамемнон славился в греческой мифологии не только храбростью и богатством, но и корыстолюбием и безудержной властностью? Сам «Агамемнон», словно бы устав от трудов победы в которых доля его участия была невелика, выпустил из монарших десниц бразды правления. Их тотчас — на что, впрочем, и рассчитывал Александр I — подхватил А. Аракчеев, с 1808 года военный министр, а в послевоенные годы всесильный временщик, державший до дня смерти Александра всю Россию в жесткой узде.