СЕРЕЖА. Папа?
КАРЕНИН (подходит). Да, я, Сережа.
Садится на кровать.
КАРЕНИН. Что же ты тут делаешь без свечки?
СЕРЕЖА. Маму смотрю.
Показывает яйцо.
КАРЕНИН. И видно тебе без свечки?
СЕРЕЖА. Мне без свечки виднее. А где твое?
КАРЕНИН. Мое? Мое здесь.
Вынимает из кармана яйцо.
СЕРЕЖА. Покажи.
Каренин дает ему яйцо. Сережа сравнивает их.
КАРЕНИН. А мы даже и в битки не поиграли.
СЕРЕЖА. Без мамы и не поиграли.
КАРЕНИН. Давай сейчас и поиграем.
СЕРЕЖА. А можно мамиными играть?
КАРЕНИН. А почему же нельзя? Она на то и дала.
СЕРЕЖА. Раз на то, тогда поиграем.
Отдает Каренину яйцо. Каренин выставляет его в руке.
КАРЕНИН. Ты вот и бей.
СЕРЕЖА. Почему же я?
КАРЕНИН. Я ж старый совсем, не вижу ничего.
СЕРЕЖА. Совсем не видишь?
КАРЕНИН. Совсем не вижу. Совсем старый.
Сережа смеется. Каренин тоже.
СЕРЕЖА. Вот я сейчас ударять буду.
КАРЕНИН. Ударяй.
Сережа бьет, смотрит на свое яйцо. Каренин ощупывает свое.
КАРЕНИН. Чья же взяла? Твоя взяла — мое поломано.
СЕРЕЖА. И мое поломано. Покажи-ка свое.
Каренин дает яйцо.
СЕРЕЖА. И вправду поломано…
КАРЕНИН. Это, Сережа, значит — победила дружба.
СЕРЕЖА. Кого же победила?
КАРЕНИН. Не дружбу. Хочешь, я с тобою лягу?
СЕРЕЖА. Хочу.
Двигается к стенке. Каренин ложится рядом, Сережа укрывает его одеялом. Долго молча лежат.
КАРЕНИН. Ты, Сережа, мне скажи… Ты с мамою больше хочешь или со мною?..
Пауза.
СЕРЕЖА. С двумя чтобы, хочу.
КАРЕНИН. С двумя никак нельзя, Сережа.
СЕРЕЖА. Почему же?
КАРЕНИН. Так Богу угодно.
СЕРЕЖА. Если он с двумя не хочет, то я и отвечать тогда не стану.
КАРЕНИН. Можешь пока и не отвечать. Но потом, Сережа, надо будем мне сказать. Скажешь, Сережа? Потом… Скажешь мне, Сережа…
Сережа не отвечает. Каренин поворачивается к нему. Сережа спит. Каренин закрывает глаза.
В углу комнаты слышен странный металлический звук. Каренин оборачивается. Там мужик с взъерошенною бородой, маленький и страшный. Он копошится в каком-то мешке, гремит железом.
МУЖИК. Il faut le battre le fer, le broyer, le petrir… Il faut lebattre le fer, le broyer, le petrir…
Каренин страшно кричит на него.
И просыпается. Выскакивает из постели. Сережа спит, положив руки под щеку. Каренин идет из комнаты, по коридору, вниз, на улицу, в ночь.
Глава 23
Дом Ландо. Спальня. Каренин стоит в дверях. За ним лакей. Ландо сидит на постели.
КАРЕНИН. Прошу вас, сударь. Мне нужно знать…
ЛАНДО. Чего же вы хотите знать?
КАРЕНИН. Мне было известие.
ЛАНДО. Я более не принимаю, я завтра уезжаю в Париж, вы, русские, уничтожили меня своими страстями. Там только просят лечить и сеанс с умершей болонкой, а тут нет ни одной счастливой семьи. Я так более не в силах.
КАРЕНИН. Прошу вас…
ЛАНДО. Зачем вам это?
КАРЕНИН. Это необходимо. Прошу вас, сударь.
ЛАНДО. Хорошо, идите в залу.
КАРЕНИН. Благодарю вас, сударь.
Идут с лакеем по коридорам, лестницам, входят в ту самую залу, где была их первая встреча. Ландо уже сидит на своем стуле. Лакей придерживает Каренина за плечо.
ЛАКЕЙ. Подойдите и дайте ему руку.
КАРЕНИН. Я все знаю…
Лакей отпускает его и выходит. Каренин идет к Ландо уверенным шагом. Вкладывает левую руку в ладонь Ландо. Ландо хватает пальцы.
ЛАНДО. Моя любовь все делается страстнее и себялюбивее, а его все гаснет и гаснет, и вот отчего мы расходимся. И помочь этому нельзя. У меня все в нем одном, и я требую, чтоб он весь больше и больше отдавался мне. А он все больше и больше хочет уйти от меня. Мы именно шли навстречу до связи, а потом неудержимо расходимся в разные стороны. И изменить этого нельзя. Он говорит мне, что я бессмысленно ревнива, и я сама говорила себе, что я бессмысленно ревнива, но это неправда. Я не ревнива, а я недовольна. Но… Если б я могла быть чем-нибудь, кроме любовницы, страстно любящей одни его ласки, но я не могу и не хочу быть ничем другим. И я этим желанием возбуждаю в нем отвращение, а он во мне злобу, и это не может быть иначе. Если он, не любя меня, из долга будет добр, нежен ко мне, а того не будет, чего я хочу, да это хуже в тысячу раз даже, чем злоба! Это — ад! А это-то и есть. Он уж давно не любит меня. А где кончается любовь, там начинается ненависть. Этих улиц я совсем не знаю. Горы какие-то, и все дома, дома… И в домах все люди, люди… Сколько их, конца нет, и все ненавидят друг друга. Ну, пусть я придумаю себе то, чего я хочу, чтобы быть счастливой. Ну? Я получаю развод, Алексей Александрович отдает мне Сережу, и я выхожу замуж за Вронского. Ну, я получу развод и буду женой Вронского. Что же люди перестанут так смотреть на меня, как они смотрели нынче? Нет. Сережа перестанет спрашивать или думать о моих двух мужьях? А между мною и Вронским какое же я придумаю новое чувство? Возможно ли какое-нибудь не счастье уже, а только не мученье? Нет и нет! Невозможно! Мы жизнью расходимся, и я делаю его несчастье, он — мое, и переделать ни его, ни меня нельзя. Все попытки были сделаны, винт свинтился. Да, нищая с ребенком. Она думает, что жалко ее. Разве все мы не брошены на свет затем только, чтобы ненавидеть друг друга и потому мучать себя и других? Гимназисты идут, смеются. Сережа? Я тоже думала, что любила его и умилялась своей нежности. А жила же я без него, променяла же его на другую любовь и не жаловалась на этот промен, пока удовлетворялась той любовью. Прикажете до Обираловки? Да. Да! Да! Да!