Выбрать главу

(«Колокольчики мои…». 1840-е)

Стихотворение длинное и по сути программное. Молодому ездоку представляется, что он стремглав влетает в «стольный град», куда съезжаются посланцы славянских народов. Начинается всеобщий пир, знаменующий единство славянства под эгидой православной Руси:

Громче звон колоколов,            Гусли раздаются, Гости сели вкруг столов,           Мёд и брага льются, Шум летит на дальний юг           К турке и венгерцу — И ковшей славянских звук           Немцам не по сердцу!

Впоследствии А. К. Толстой относил это стихотворение к своим наибольшим удачам.

Другим большим стихотворением этого периода, со временем обретшим широкую популярность, была то ли баллада, то ли своеобразная с элегическим оттенком притча «Курган» (1840-е). Проезжая по украинской степи, А. К. Толстой не раз видел земных великанов, под которыми покоились кости некогда прославленных воинов — героев древнего славянства. Их имена давным-давно стерлись в человеческой памяти, не оставив даже глухого упоминания. Только эти величественные одинокие холмы возвышаются как памятники былой славы, и, кажется, ничто не в силах сравнять их с окружающей ровной безбрежностью.

В степи, на равнине открытой, Курган одинокий стоит; Под ним богатырь знаменитый В минувшие веки зарыт.
В честь витязя тризну свершали, Дружина дралася три дня, Жрецы ему разом заклали Всех жён и любимца коня.
Когда же его схоронили И шум на могиле затих, Певцы ему славу сулили, На гуслях гремя золотых. ……………………………………… И вот миновалися годы, Столетия вслед протекли, Народы сменили народы, Лицо изменилось земли.
Курган же с высокой главою. Где витязь могучий зарыт, Ещё не сравнялся с землёю, По-прежнему гордо стоит.
А витязя славное имя До наших времён не дошло… Кто был он? венцами какими Своё он украсил чело?
Чью кровь проливал он рекою? Какие он жёг города? И смертью погиб он какою? И в землю опущен когда?
Безмолвен курган одинокий… Наездник державный забыт, И тризны в пустыне широкой Никто уж ему не свершит! ………………………………… А слёзы прольют разве тучи, Над степью плывя в небесах, Да ветер лишь свеет летучий С кургана забытого прах…

Однако в 1840-е годы молодой поэт выступил со стихами в печати лишь однажды. В журнале «Листок для светских людей» (1843. № 40) им без подписи опубликовано стихотворение «Серебрянка» (интересно отметить, что оно сопровождалось рисунками известного художника Григория Гагарина):

Бор сосновый в стране одинокой стоит; В нём ручей меж деревьев бежит и журчит. Я люблю тот ручей, я люблю ту страну, Я люблю в том лесу вспоминать старину. «Приходи вечерком в бор дремучий тайком, На зелёном садись берегу ты моём! Много лет я бегу, рассказать я могу, Что случилось, когда на моём берегу, Из сокрытой страны я сюда прибежал, Я чудесного много дорогой узнал! Когда солнце зайдёт, когда месяц взойдёт И звезда средь моих закачается вод, Приходи ты тайком, ты узнаешь о том. Что бывает порой здесь в тумане ночном!» Так шептал, и журчал, и бежал ручеёк; На ружьё опершись, я стоял одинок, И лишь говор струи тишину прерывал, И о прежних я грустно годах вспоминал.

Серебрянка — ручей в материнской усадьбе Блистово, следовательно, поэт вспоминает детство. Несмотря на то, что в стихах явно ощутимы лермонтовские мотивы, дебют следует признать удачным. Но по не совсем понятной причине А. К. Толстой ещё долго продолжал оставаться поэтом «для себя».

Именно в эти годы создана одна из самых знаменитых его баллад (если не самая знаменитая!) — историческая баллада «Василий Шибанов». Её сюжет заимствован из «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. Поскольку А. К. Толстой строго следует первоисточнику, приведём рассказ историка: «Князь Андрей Курбский… начальствуя в Дерпте, сей гордый воевода сносил выговоры, разные оскорбления; слышал угрозы; наконец сведал, что ему готовится погибель. Не боясь смерти в битвах, но устрашённый казнию, Курбский… ночью тайно вышел из дому, перелез через городскую стену, нашёл двух осёдланных коней, изготовленных его верным слугою, и благополучно достиг Вольмара, занятого литовцами. Там воевода Сигизмундов принял изгнанника как друга, именем королевским обещая ему знатный сан и богатство. Первым делом Курбского было изъясниться с Иоанном (Иваном Грозным. — В. Н.): открыть душу свою, исполненную горести и негодования. В порыве сильных чувств он написал письмо к Царю; усердный слуга, единственный товарищ его, взялся доставить оное, и сдержал слово: подал запечатанную бумагу самому Государю, в Москве, на Красном крыльце, сказав „от господина моего, твоего изгнанника, князя Андрея Михайловича“. Гневный Царь ударил его в ногу острым жезлом своим; кровь лилась из язвы, слуга стоял неподвижно, безмолвствовал. Иоанн оперся на жезл и велел читать письмо Курбского…