Надо сказать, что подобно «дугановскому» отряду действовали и некоторые отряды красных, это и обусловило бегство мирных жителей в Оймякон.
«В начале июля, — пишет Л. Р. Кулаковская, — Кулаковский вместе с семьей уехал с театра боевых действий в Оймякон. Косвенным свидетельством его отъезда с интеллигентами являются воспоминания С. М. Кочкина: «…A. Е. Кулаковский в годы бандитского движения проезжал через Уолбу вместе с эвакуирующимися верхушками буржуазной интеллигенции и кулаками-феодалами в сторону Оймякона, Верхоянска, Момы — в свой «богоспасаемый край», как они сами тогда называли, боясь Красной Армии и Советской власти. Говорили тогда, что Кулаковский А. Е. уехал под видом сбора якутского фольклора»…
Прибыв в Оймякон и устроив семью, Кулаковский выехал в Охотск, а затем в Аян».
В Аян Алексей Елисеевич Кулаковский приехал в качестве члена Комиссии по снабжению Якутской добровольческой армии. Здесь совместно с Т. С. Ивановым и И. Н. Волковым он принимал со склада Д. Т. Борисова продукты и мануфактуру для голодающих жителей Оймякона.
Село Аян, расположенное на берегу Охотского моря, состояло тогда из четырнадцати частных изб, четырех амбаров, двух бань, двух казенных амбаров и обветшалой церкви.
Торговлю вели четыре лавчонки, одна из которых принадлежала американцу, другая — японцу, третья — англичанину, четвертая — русскому владельцу. Однако валюта, которая была в ходу, не измерялась ни долларами, ни иенами, ни фунтами, ни рублями. Торговали здесь в основном на пушнину.
Поэтому неслучайно пребывание особоуполномоченного ВЯОНУ А. Е. Кулаковского в Аяне датируется по его расписке, выданной заведующему военным складом порта Аян Д. Т. Борисову в том, что он получил 19 августа 1922 года в счет жалованья (44 рубля) 22 горностая.
Если даже исходить из сегодняшней стоимости горностаев, Алексей Елисеевич Кулаковский получил за свою не очень легкую работу сумму, эквивалентную всего 26 тысячам современных рублей.
Сумма весьма скромная, но эта коротенькая расписка: «Получил: Алексей Кулаковский» стала едва ли не самым важным документом для биографов основоположника якутской литературы, определив его судьбу на многие годы[134].
«Истинной радостью было работать над стихами Кулаковского, делая их удобочитаемыми (после подстрочника) на русском языке, — писал в книге «Продолжение времени» Владимир Алексеевич Солоухин. — Я жалел только, что две поэмы Кулаковского до меня уже были отданы другому переводчику, а именно — поэту Сергею Поделкову. Я не сомневался, что Сергей Александрович переведет их хорошо. Семен Петрович (Данилов. — Н. К.), можно сказать, был не прав, когда говорил, что перевести-то Кулаковского мы переведем, но с изданием однотомничка хлебнем горя. Можно сказать, что горя мы не хлебнули. Издательство было твердо намерено сборник издавать, рабочая рецензия профессора Пархоменко была положительной, если не восторженной, и содержала лишь некоторые замечания и пожелания…
И все же Семен Петрович Данилов оказался частично прав.
Пришло в высокие инстанции какое-то там письмо из Якутии, и Московской Академии общественных наук было поручено обсудить предстоящее издание Кулаковского (скорее, сам факт издания, а отнюдь не содержание книги, ибо в ней и с микроскопом нельзя было бы найти ничего вызывающего сомнения), и на это совещание прилетели два ученых деятеля из Якутска.
Но только они одни и оказались на своих странных позициях. Опять вытащили на свет горностаевые шкурки и заговорили на языке давно прошедших и отошедших в историю десятилетий.
Все остальные ораторы, а их было немало, удивлялись странной позиции двух ученых (может быть, их диссертации теряли смысл с признанием Кулаковского большим поэтом и главной культурной ценностью якутского народа?).
Высказался и я.
— Да, но шкурки все-таки он получил! — не сдержался и выкрикнул с места, перебивая меня, ученый.
Но тут уж в зале раздался хохот, который и закрепил победу большинства».
Однако окончательную «победу большинства», о которой пишет В. А. Солоухин, на заминированном поле биографии Алексея Елисеевича Кулаковского еще только предстоит одержать…
Начало аяно-оймяконской главы судьбы Алексея Елисеевича Кулаковского теряется в иркутской ночи 7 февраля 1920 года, когда, как писал Сергей Марков:
134
Любопытное совпадение… Как раз 19 августа 1922 года, когда подписал А. Е. Кулаковский расписку, сыгравшую такую роковую роль в посмертной судьбе его произведений, в большевистской газете «Автономная Якутия» была опубликована статья «К культурным работникам Якутии», высоко оценившая научную работу А. Е. Кулаковского.