В журнале Якутской областной земской управы за 26 августа 1919 года сказано, что бывшему земскому уполномоченному А. Кулаковскому отказано в выдаче заштатного содержания.
Зато вопрос о назначении Кулаковского в Абыйское одноклассное училище решили положительно. Школа эта уже два года не работала за отсутствием учителя, и желающих занять вакансию до сих пор не находилось.
Странное дело… Среди опубликованных Л. Р. Кулаковской документов, связанных с жизнью деда, мы не находим заявлений А. Е. Кулаковского с просьбой назначить его комиссаром Временного правительства в Верхоянский улус или уполномоченным Временного якутского областного народного управления.
Зато о месте в Вилюйском училище А. Е. Кулаковский хлопотал, зато назначения учителем в одноклассное училище в Абые он добивался… И делал это, заметим попутно, после того, как фактически возглавлял, будучи комиссаром Временного правительства, огромную территорию Верхоянского улуса.
Однако и тут возникли проволочки…
Ушел уже последний пароход на Булун, а Кулаковский все ждал решения насчет одноклассного училища в Абые, и вот, когда подвернулась счастливая оказия — в Булун уходил катер! — Кулаковский не стал медлить, на последнем катере вернулся в Заполярье.
Считается, что с сентября 1919 года по июль 1920 года, дожидаясь назначения учителем, он жил на севере, занимался сбором этнографических и фольклорных материалов в селе Казачье и Булуне.
С этим утверждением можно согласиться с той небольшой поправкой, что начиная с декабря 1919 года и ожидание учительской должности, и сбор этнографических и фольклорных материалов Алексею Елисеевичу приходилось совмещать с ожиданием ареста, от которого Кулаковский по мере сил пытался скрыться.
Насколько основательными были опасения Алексея Елисеевича, говорит тот факт, что 14 апреля 1920 года его фамилия — «Кулаковский. Преступление по должности. Кулгахосохская станция. В непорядках на ней. Верхоянск» — была опубликована в списке амнистированных Якутской губернской комиссией по применению амнистии за 1920 год.
«Хотя не проставлены инициалы и в то время А. Е. Кулаковский не занимал никаких должностей, — говорит Л. Р. Кулаковская, — можно сделать предположение, что вероятнее всего речь идет именно о нем. Во-первых, с такой фамилией до сегодняшнего дня не известен ни один человек, занимавший в то время должности в Верхоянском округе».
Насколько серьезным было положение Алексея Елисеевича, мы поймем, если вспомним, что всего два месяца отделяли его амнистию от расстрельного приговора В. Н. Соловьеву.
Обвинение А. Е. Кулаковского, как стало известно сейчас, исходило от В. Т. Гончарука, который более других был заинтересован переложить ответственность на Кулаковского, и сделать ему это было тем легче, что сам он действительно не успел еще толком войти в курс дел[116].
Видимо, с опасениями ареста связано и то, что Алексей Елисеевич так и не приступил к работе в Абые. Осенью 1919 года он так и не дождался утверждения его в должности учителя, а зимой, после большевистского переворота в декабре, какое-то время просто страшновато было напоминать о себе хлопотами.
Жизнь Кулаковского в эти месяцы, как свидетельствуют воспоминания, всё больше напоминала страницы рассказов Джека Лондона.
Однажды он сплавлялся на плоту…
Плот ударило течением о скалы и разбило. Кулаковский и его попутчики ухватились за дерево, нависшее над водой… Радость по поводу спасения скоро утихла. Мокрые, они сидели на дереве, с которого невозможно было выбраться на берег, а внизу несся ледяной поток.
И тут Алексей Елисеевич начал пересказывать роман Вальтера Скотта «Айвенго».
Попутчик, который и оставил эти воспоминания, вначале слушал рассказ с интересом, но по мере того, как холод пробирался в самое нутро, начал злиться. Он думал, что рассказчик устроился более удобно, и злился на него.
Дерево в результате рухнуло в воду и его вместе с несчастными путниками прибило к берегу. И только тут и увидел попутчик, что у Кулаковского, как и у него, все тело посинело от стужи.
«Тогда я понял, — вспоминает он, — как же все-таки люди отличаются. Одни, как я, приходят в уныние, а другие, как Кулаковский, сохраняют присутствие духа в самых отчаянных ситуациях».
Вспоминая о своих дорогах в 1919 и 1920 годах, Кулаковский записал:
«35) В Якутск и обратно (1919) — пароход — 4000 верст;
36) Из Амги в Кырынас и обратно — на оленях — 540 верст;
37) В Якутск — пароход — 2000 верст;
38) 1919 г. в Булун — катер — 2000 верст;
116
В. Т. Гончарук обвинил Кулаковского в неудовлетворительной работе на Кулгахосохской станции.