Стихотворение это, хотя и не связано никак с научной критикой новгородовского алфавита, но оно отнюдь не случайная добавка к письму, оно включено в общую архитектуру послания…
Перечитывая советы С. А. Новгородову: не вмешиваться в политику и не тратить время в партиях — только удивляешься, насколько точно понимал Кулаковский то, что и сейчас еще многим не до конца понятно.
Воистину, это потрясающе мудрый совет, который способен дать своему ученику Учитель.
Глава четвертая
ЭКЗАМЕН ДЛЯ УЧИТЕЛЯ
Дух этих слов,
Обретая силу,
Пусть покоряет умы якутов.
Мощь моего
Прогремевшего голоса,
Становясь живой и таинственной силой,
Пусть проникает сквозь поры кожи,
До души, до сердца, людей тревожа.
В отношения «учитель — ученик» с С. Н. Новгородовым, С. М. Аржаковым, И. Н. Бараховым А. Е. Кулаковский вступил в 1913–1914 годах.
Если принять во внимание, что образовательный цикл после начальной школы как раз и составляет шесть-семь лет, то экзамены на аттестат зрелости этих учеников Алексея Елисеевича приходятся именно на 1920–1921 годы[121].
22-летний Исидор Никифорович Барахов в мае 1920 года уже помог своему учителю, откликнувшись на его просьбу об освобождении арестованного брата, Ивана Елисеевича Кулаковского.
Выдержал Барахов экзамен на аттестат зрелости и в конфликте Новгородова с Кулаковским…
Мы уже говорили, что Новгородову не было никакого резона ссориться с основоположником якутской литературы Кулаковским.
Сдержанность его ответа отчасти этим и объясняется.
Более того, как достаточно опытный политик, Новгородов открыл Кулаковскому мирный и весьма почетный выход из сложившейся ситуации. Он предложил напечатать оба письма в отделе научной хроники журнала Якутского губернского отдела наробраза…
Но Алексей Елисеевич не повёлся, как говорят сейчас, на это предложение…
Получив письмо Новгородова и убедившись, что его аргументы отвергнуты без обсуждения, он написал письмо своему ученику, одному из самых влиятельных тогда членов губревкома, Исидору Никифоровичу Барахову. Вместе с письмом он послал ему свою статью «Новая транскрипция якутского языка»[122].
«Новгородов по каким-то причинам совершенно отбросил буквы русского алфавита и заменил их частью латинскими, частью выдуманными буквами, в результате получилась азбука, совершенно незнакомая для всякого якута. Понятно, для изучения такой азбуки приходится затрачивать много времени и труда всякому, кто примется за это дело. В особенности трудно приобретение навыка к беглому чтению по этой азбуке, требующего практики годами.
Если бы были введены все подходящие русские буквы, то устранились бы 3/4 указанных затруднений. Спрашивается, для чего же нам, якутам, добровольно навязывать себе излишний, непроизводительный и колоссальный в общей сложности труд для изучения незнакомых букв, для приобретения навыка беглого чтения по ним, тогда как нам возможно было бы свободно воспользоваться буквами общегосударственного русского языка, который нам приходится изучать совершенно независимо от якутской грамоты?!.. Если бы нам вовсе не приходилось изучать русской азбуки, тогда, пожалуй, целесообразно было бы вводить азбуку вроде новгородовской, но раз мы все равно изучаем русские буквы и раз входим сами в состав русского государства, то создавать для себя бесцельный труд — это чистейший абсурд.
Однако чем же руководствуется и какую цель преследует Новгородов, не останавливающийся перед таким очевидным абсурдом? На этот вопрос Новгородов дает совершенно не удовлетворяющий ответ. Он говорит: «Во-первых, нужно примкнуть к международной транскрипции, во-вторых, русский алфавит имеет много недостатков, т. е. неправильностей». Но оба эти аргумента нисколько не удовлетворительны.
Международная транскрипция обслуживает нужды лишь самих лингвистов при их научных работах, что же касается общей массы якутского племени, то ей в данный момент международная транскрипция никакой пользы не принесет, ибо якуты не знают языков тех народов, литература которых будет писаться по ней.
Нам нужна лишь своя азбука, а не международная транскрипция. Потому попускаться нам из-за международной транскрипции знакомыми русскими буквами не имеет смысла.
121
Проделывая подобную операцию с учениками Кулаковского по Черкёхской школе Д. К. Сивцевым (Суорун Омоллоном) и Н. Е. Мординовым, мы попадаем в 1930-е годы и уходим за пределы земной жизни Алексея Елисеевича Кулаковского, но оказывается, что это не освобождает его учеников от экзамена. Д. К. Сивцев, как известно, оказался в лагере, а Н. Е. Мординов, чтобы избежать этой скорбной участи, говорил тогда про своего учителя, что будто бы он писал «воинственные контрреволюционные гимны националистов» (Новая Сибирь. 1935. № 1. С. 77).
122
Частично мы привели эту статью, рассказывая об отношениях А. Е. Кулаковского с С. А. Новгородовым в Вилюйском училище в седьмой главе этой книги.