В альпинизме есть понятия объективной и субъективной опасности. Так вот это была объективная. Зримая. Непредсказуемая. Обойти «грибы» было невозможно, идти на авось глупо. Мы с Лешей решили по этому маршруту не идти и спустились вниз. Не повезло в этом сезоне, повезет в следующем.
Ближайшее жилье от Хан-Тенгри – пограничная застава Мойдодыр. Нам до нее предстояло одолеть километров 80–90, никто и никогда эту дорогу не мерил. Большую часть, километров под шестьдесят, предстояло идти по леднику Южный Иныльчек. Он лежит длинным языком в межгорье, потом, уже ближе к заставе, упирается в озеро и как бы раздваивается. Ответвление ледника уходит к северным отрогам Хан-Тенгри, и та часть ледника, естественно, называется Северным Иныльчеком. Тем летом, с северной стороны, шла на Хан-Тенгри группа московских альпинистов. Над отрогами хребта там барражировал вертолет – москвичи любили восхождения с удобствами.
Хоть и двинулись обратно мы налегке, запасшись скудным пайком на легкий ужин и еще более легкий завтрак, скоростным продвижение не было. Ледник изрядно изъело августовское солнце, в расщелинах журчали ручьи. Вода была быстрой, сливаясь, потоки превращались в маленькие речки, по-настоящему бурные. С изумлением мы наблюдали, как эти речушки вдруг исчезали без шума и грохота, иногда совсем, иногда выныривая через сотню метров. Экипированы мы были по тем временам так себе, а по нынешним – просто бедно. Леша шел в кованых ботинках, триконях. Моя обувка была моднее и удобнее – вибрамы, ботики на рифленой резине. Много легче и много удобнее. Так что я то и дело отрывался, забегал вперед. Справедливости ради нужно сказать, что к тому же и Лешин рюкзак был тяжелее моего – он взял в экспедицию книжки и конспекты, по возвращению ему предстояло сдавать какие-то экзамены как аспиранту. По-моему, он даже пару раз эти книжки открывал.
Напарник в таких путешествиях – дело важное. Спаси и сохрани господь идти с человеком чужим, неприятным. У нас же была полная психологическая совместимость. Хотя Леша и был старше на несколько лет, мы как-то с ним сошлись и подружились еще в юношеские годы. Возможно, потому, что оба были из многодетных семей и оба – «поскребышами». Я так и не знаю, как по отчеству была тетя Шура и как дядя Миша, потому что они были для меня из тех, кого по отчеству не величают, в их дом я приходил если и не как домой, то уж точно не как в гости. Вообще Ставницеры жили просто, без претензий. Открывая всякий раз дверь, я знал, что услышу пулеметную дробь пишущей машинки – дядя Миша сочинял то ли очередную книгу, то ли пьесу. Квартира была, по моим тогдашним представлениям, огромная, весьма условно поделенная на «комнаты» – перегородками служили какие-то экзотические ящики. Это потом мы с Лешкой в четыре руки построили деревянные перегородки и облагородили их сухой немецкой штукатуркой. Замечу, что у Лешки ко всякой работе руки стояли, и он всегда при разрешении домашних проблем поступал сообразно пословице – глаза боятся, руки делают. Опыт обустройства квартиры на Троицкой потом пригодился на Кавказе, когда Леше с семьей пришлось обживаться и в Шхельде, и в Эльбрусе.
К вечеру мы добрались до озера, которым и заканчивался Южный Иныльчек. Впервые за несколько недель жизни во льдах и снегах нам спать предстояло не просто на земле, это был лоскуток зеленой лужайки. Для ночевки у нас был навес на случай дождя, он же служил и постелью. Вообще-то, если бы не смертельная усталость, можно было полюбоваться озером, второго такого в мире нет. Его открыл в 1903 году немецкий исследователь и путешественник Готфрид Мерцбахер, его же именем оно и названо. Странное озеро. С айсбергами. Мерцбахер обнаружил его после неудачи с восхождением на Хан-Тенгри. Это нас с ним роднило…
Многоопытный альпинист и путешественник, оставивший свои следы и на Кавказе, и в Гималаях, и в Каракоруме, Мерцбахер тоже пытался взойти на вершину с Иныльчека. Через перевал Бьянкол он шел вдоль ледников Семенов и Мушкетов, но к Хан-Тенгри подобраться так и не сумел. Правда, в этих скитаниях он сделал открытие – вершина Хан-Тенгри расположена на хребте, дотоле полагали, что она – центр горного массива. Но не это открытие стало главным. Огромное, около шести километров в длину и шириной в километр озеро, не значившееся ни на каких картах, само по себе было сенсацией. Но оно еще и на глазах у путешественников таинственным образом «высохло». Исчезло. Было – и нет. Загадочность такого исчезновения была подтверждена еще одной экспедицией в тридцатые годы.