Подразнив после ночлега душу чаем, ранним утром мы пошли вниз, к Мойдодыру. Стояла дымка, сквозь нее еле-еле пробивалось солнышко. Мы понимали, что на кружке чая долго не продержишься, что пока силы свежи, нужно сделать рывок и одолеть одним духом сколько там осталось километров. Шли уже, наверное, часа четыре, начали уставать. Я по-прежнему лидировал и прилично оторвался от Леши. Он что-то кричал мне, я подумал, что просит сбавить шаг. Но оглянувшись, увидел, что он бежит за мной, налегке, без рюкзака.
– А ты случайно не обратил внимание, что вода течет нам навстречу? – крикнул он, подойдя ближе. И я обомлел – мы шли к Хан-Тенгри. Немного нужно было ума, чтобы понять – каким-то образом мы заблудились и идем к горе, но уже по Северному Иныльчеку. В горах, как известно, ни троп, ни дорог нет. Мы избрали направление – к озеру. Но когда по нашим расчетам нас уже должна была встречать водная гладь с белоголовыми айсбергами, под ногами был все тот же ледник. Дымка тем временем рассеялась, прилично припекало. Странным образом начал меняться пейзаж, и мы предположили, что обошли озеро с другого края. Потом появились странные ледовые столбы, которых никак на нашем пути быть не должно. Мы оба знали правило, что, если начал блуждать, нужно не возвращаться к знакомым местам, а идти вперед. И шли. Иногда на пути возникали щели без дна. Странные льды то обступали нас, как небоскребы, только-только клочок неба синел в вышине, то расступались. Да и под ногами было что-то не совсем понятное – каменистая каша и щели. Но скоро пейзаж начал меняться, показались знакомые очертания гор над ледником, засинела вдалеке Хан-Тенгри.
И только тогда мы поняли, что озеро исчезло, а мы прошли по его дну, и что на самом деле по водной глади не айсберги плавают, а торчат вершины ледовых утесов. Уже потом, вернувшись домой, Леша зароется в книги и вызнает все и о самом Мерцбахере, и что открытое им озеро на самом деле делится на две части – одна действительно два раза в год бесшумно исчезает неизвестно куда, так как рекой вниз не сбегает. А вторая, отделенная ледовой перемычкой, стоит недвижно. Возможно, в утренних сумерках мы и попали по этой перемычке на Северный Иныльчек. Возможно, что и не так. Но абсолютно точно, что мы опровергли все известные академичные литературные источники. Они утверждают как дважды два, что дно озера губительно непроходимо. Я не знаю ни одного примера, чтобы кто-то с исследовательской целью пытался пройти по дну Мерцбахера. Но что мы прошли это озеро «по дну яко посуху», это факт.
Все, что было потом, – обычные соленые радости. Оголодавшие и ослабевшие, мы плелись нога за ногу к Мойдодыру. Злая доля подсунула нам по пути что-то вроде топи. Я так и не знаю, что это была за лужа, которую, хоть плачь, нельзя было никак обойти. По вязкости она была равна гудрону – ногу нужно было вырывать из этой дряни руками, и вот так, шаг за шагом, мы проходили ее целую вечность. На самом деле лужи было метров тридцать-сорок. Как бы дразнясь над нами, в небе стрекотал вертолет – снимал, как мы сообразили, москвичей после восхождения и забрасывал их на заставу. Не думаю, что кто-нибудь видел с борта, как мы отчаянно машем руками и просим о помощи.
Мы были на пределе сил, когда судьба улыбнулась нам первый раз – если не считать подарком прохождение по дну. Мы наткнулись на заброску туристов: чай, печенье, консервы, сухари. Обычный горный ассортимент. Кроме одной вещи, совершенно неожиданной для такой ситуации. Это был томик «Похождений бравого солдата Швейка» – книги одинаково нами любимой. Мы понимали, что кто-то через день или месяц выйдет к этому запасу, что он на него рассчитывает. Поэтому взяли чуть-чуть – только чтобы поддержать силы. Леша полистал Гашека, ухмыльнулся. Я тоже. Но совершенно по иному поводу. Мало кто видел Алексея Ставницера в солдатском обмундировании. Мне довелось. Я навещал его в части в Житомире, и это было еще то зрелище. Вызванный мною на КПП рядовой Ставницер уже издали раскинул руки для объятий, как неожиданно к проходной подошла группа старших офицеров. Леша немедленно начал топать сапогами, изображая строевой шаг – для приветствия. Пилотка сидела на нем блином, ремень съехал под пузо, а форма как-то категорически не хотела облегать ладно, пузырилась и задиралась, и иного сравнения, как со Швейком, быть не могло. Увидев его, офицеры с выражением зубной боли отвернулись… Мой визит в часть к Леше был ответным. Первым в армию забрили меня, и это была служба настоящая. Гарнизон мне выпал дальний, до ближайшего райцентра с гостиницей километров сорок. Половину из них нужно переть пехом. Леша с Аллой приехали развеять мою тоску зимой, так что гостевание проходило в гостиничном тесном номерочке.