Создав «Эверест», общество многопрофильное, если не сказать всеядное, Алексей нутром чувствовал зыбкость, неопределенность правового поля предпринимательства. Его без всяких натяжек можно назвать полем минным, так как в любой момент к вам мог прийти проверяющий и найти сто нарушений, ссылаясь хоть на старые советские инструкции – иные из них имеют силу и до сих пор! – или на новые, известные только контролерам. Поэтому обществу нужен был не просто юрист, с этим в «Эвересте» было все в порядке, важно было выстроить систему юридической защиты бизнеса. Важно было уловить тенденцию, логику чиновного нормотворчества, чтобы вовремя выскользнуть «за флажки», изобретательно расставляемые властью. К примеру, с опережением перерегистрировать кооператив в совместное предприятие, найти наименее уязвимую форму хозяйствования для фискальных органов. Я готов был консультировать «Эверест», но не работать в нем. Тем более, что к тому времени мы все, и Алексей Михайлович в том числе, заболели идеей порто-франко.
Все, кто знал эту страницу одесской истории или кто слышал о ней даже через пятое-десятое, оказались объединены надеждой. На рубеже 93–94 годов началось воистину массовое движение одесситов за получение статуса вольной гавани. И как профессиональному юристу мне выпала удача разрабатывать нормативную базу Свободной экономической зоны. Разумеется, она не могла быть повторением porto franco ХІХ века, более того, она не могла копировать даже свободные экономические зоны Китая или соседней Констанцы. Нам предстояло искать свою модель, и в этих поисках кипели нешуточные страсти. Теперь они одними призабыты, а другим неизвестны вовсе, поэтому напомню главное.
Движение за создание Свободной экономической зоны возглавил председатель Жовтневого районного совета Эдуард Гурвиц. А поскольку он произрос из кооператоров, то и опирался в своих политических опытах на кооператоров. Говоря современным языком, на средний класс. Алексей же, пересекаясь еще с тем Эдуардом Гурвицем, который был председателем «Экополиса», оказался среди активистов движения. Хотя у Алексея и была репутация человека дистанцирующегося от бурлящих во власти страстей, было бы ошибкой считать его аполитичным. Его отношения с будущим мэром Гурвицем сложились и обрели некую системность в переломный для страны период – во время президентской кампании 1991 года. Алексей Михайлович поддерживал кандидатуру Вячеслава Черновола, причем, поддерживал активно. Выросший в семье, гонимой сталинским режимом, испытавший и на себе костоломность тоталитарного строя, он один из немногих в бизнес-среде понимал, что честного, свободного от коррупционной коросты бизнеса без демократии не бывает.
Идеология Свободной зоны с экономикой Украины конфликтовала, как вода с огнем. Вчастых совещаниях по поводу СЭЗ, в поездках в столицу и встречах с чиновниками разных рангов и уровней мы с Алексеем Михайловичем и познакомились по-настоящему, и признали друг в друге родственные души.
Как ни странно, идея СЭЗ в Одессе заставила встрепенуться не только отечество, но и заграницу. В адрес никому доселе неизвестного Гурвица пошли предложения по инвестиционным проектам. Один из них – от депутата парламента Австрии – касался создания в рамках СЭЗ цементного терминала. Гурвиц об этом предложении обмолвился как-то мимоходом, и, скорее всего, оно кануло бы в Лету, как и многие другие, если бы не всплыла фамилия москвича, рекомендовавшего парламентария как делового и надежного человека. Это и был тот самый партиец, что заставил вздрогнуть всю страну уплатой ста тысяч партвзносов.
Когда мы начали интересоваться идеей цементного терминала, одним из первых возник вопрос, где он мог бы располагаться. И дорожка поисков решения привела нас на ГП «Лиман» – комплекс по перевалке фосфоритов в дальнем закутке порта Южный.
Мы с Алексеем Михайловичем тогда мало что понимали в стивидорном бизнесе, но даже нас поразило, что новехонькое предприятие стояло всеми забытое и никому не нужное. Разве что порт Южный, благодаря хозяйственности тогдашнего начальника Владимира Иванова, самотужки достраивал причал. Их там по проекту было два: 16-й и 17-й. Один построили еще при Союзе вместе с первой очередью комплекса, а второй бросили в состоянии полуготовности и передали на баланс порта. Решение это было ошибочное, так как дележка имущества волевым решением противоречила не только логике, но и законодательству – терминал и причал составляли единое целое, определяемое законодателем как имущественный комплекс. Но кто тогда об этом думал?