Самое тяжелое, самое изматывающее соперничество – не в рыночной конкуренции, не в поиске новых схем и технических решений, а в состязании.
Олег Сологуб
Смотрины «Лимана» были делом привычным – приедут клиенты с мигалками, с милицейским сопровождением, походят, поцокают языками, побеседуют попутно с народом, как свои люди. И только пыль за колесами. Возможно, поэтому я и не сохранил впечатление от первой встречи с Алексеем Михайловичем в роли визитера, они для меня все были на одно лицо. Мы вообще относились к этой публике скептически мягко говоря. Мы – это первый кадровый набор на «Лиман», из которого даже к середине девяностых мало кто остался. Ни работы, ни зарплаты. Почему сам не ушел – до сих пор удивляюсь. Запомнил я нового хозяина терминала, когда он уже вошел в свою роль. Кстати, очень быстро. Запомнился, в первую очередь, полным несоответствием моему представлению об образе начальника. И даже не потому, что одет был как-то вызывающе просто: джинсы, рубашка. А тем, что подходишь к нему – и нет той преграды, дистанции, которая есть обычно между начальником и подчиненным. Преграда эта нематериальна, но всегда ощутима. Для меня это было важно по сугубо личностной причине. И еще потому, что он как-то очень быстро вошел в суть дела, будто прожил с комплексом всю его непростую жизнь. Вот представьте себе: умная, неописуемой красоты и с многими талантами девушка из обеспеченной семьи, из тех, кто рождается с золотой ложкой во рту, вдруг оказывается без куска хлеба и крова над головой и зарабатывает на пропитание мытьем полов в подъездах или общественных туалетах. Это и будет судьба нашего комплекса.
Я попал на «Лиман» по распределению после водного института, и хотя вместо инженерной должности меня отправили в слесари (почему-то считалось, что это лучший метод закрепления вузовских знаний), был очень доволен. Комплекс был вершиной инженерной мысли того времени. Помахав вдоволь молотком и накрутившись гаек, я, в конце концов, оказался в службе главного инженера. Главные тогда на «Лимане» не задерживались, комплекс стоял. Очередным главным и моим непосредственным начальником был назначен инженер из нашего отдела капитального строительства Виталий Котвицкий – почти ровесник. Его тоже изрядно помытарило в новое время, что немало способствовало нашему полному взаимопониманию.
Что построенный для импорта фосфоритов «Лиман» вряд ли будет использоваться по назначению, было понятно даже такому зеленому специалисту, как я. Тогда вообще казалось, что термин «импорт» исчез из украинской действительности навсегда. Здесь, в порту, было такое впечатление, что страна поставлена «на поток», как встарь называли разграбление городов победителями. И вся добыча – за границу. Везли руду и уголь, ильменит, металлолом, прокат, зерно, сахар, что-то в тюках и мешках. Потом, когда как-то в одночасье грузопоток иссяк, мы вообще слонялись без дела, а следовательно, и без денег.
Как инженеру комплекс был мне очень интересен. По доброй воле я облазил его от станции погрузки вагонов до высотной площадки судоразгрузочной машины, обильно засиженной чайками, заглянул во все уголки галереи и склада. Нужно было отдать дань как немецкой инженерной мысли, так и немецкой же хорошей работе. Новому главному инженеру комплекс тоже был интересен, мы иногда путешествовали по нему вместе. Благо, предприятие стояло, было время и возможность поразмышлять над возможным будущим комплекса. Мы решали инженерные задачки «на ум»: а вот, к примеру, как можно бы запустить комплекс «к морю»? Или что он мог бы обрабатывать, кроме фосфоритов? Какая скорость конвейерной ленты нужна при погрузке сахара? Зерна? Глинозема? Минеральных удобрений? Получалось, что комплекс может перегружать все, что угодно. Но пока он стоял, нам привалило счастье освоить такой вид стивидорной деятельности, как погрузка скота.
Коров везли откуда-то с юга и востока. Несколько суток путешествия по дороге доводили их до состояния невменяемости. Скотина ревела, с налитыми кровью глазами никак не хотела заходить на пароходы-скотовозы, бросалась за ограду, калечилась. Приходилось едва ли не за рога и за хвосты затаскивать их на ведущий в трюм трап. Ни одна доярка и ни один скотник никогда не бывали так изгвазданы навозом, как я после такой «стивидорной» работы. Однажды, выйдя на причал, я увидел лежащую корову – в отчаянном прыжке через ограждение она поломала ноги. Присутствующие по служебной необходимости на погрузке должностные лица – таможенники, ветеринары, пограничники – скребли затылки. Что делать с покалеченным животным, интеллигенты знали, но сделать это не могли.