Я и теперь, как наяву, вижу эту сюрреалистическую картину: звездная, морозная ночь, круг луны высвечивает выносную стрелу крана, на которой подвешена за задние ноги туша. Свежевать корову тоже пришлось мне. Так что домой я возвращался с гонораром – приличным куском говядины. Все остальные, в том числе и рабочая столовая, тоже не остались в накладе.
Так вот, с появлением Алексея Михайловича впервые забрезжила надежда, что наши инженерные знания будут применяться не для экзотической погрузки коров. И здесь я вернусь к его открытости к общению. Почему для меня это было важно?
Так в моей жизни случилось, что перед самим окончанием института не стало отца. Я в общем был уже взрослым человеком. Но и в таком возрасте важно иметь нравственную поддержку, советчика. Раньше «жизнь делать с кого» было ясно и просто. А в девяностые… Появление Алексея Михайловича, человека «без мохнатой лапы», без «крыши», без золотой цепи на холке, как бы подсказывало, что в жизни можно состояться, минуя членство в банде и группировке. Его судьба меня привлекала, я неосознанно тянулся к человеку с таким опытом. Найти себя, свое место в жизни для молодого человека, высоким стилем говоря, реализовать себя было проблемой острейшей. Думаю, что и сегодня эта серьезная социальная проблема никуда не исчезла, просто общество к ней притерпелось, привыкло. Тысячи молодых судеб оказались исковерканы потому, что люди вынуждены заниматься не тем, что нравится, а тем ремеслом, что дает хлеб насущный. В том, что я не оказался в этом числе, большую роль сыграл счастливый случай, который называется Алексей Михайлович Ставницер.
Если додумать проблему до конца, то получается вот что. Вся наша предыдущая история строилась на том, что мы, прежде всего, думали о родине, а уж родина создавала условия для самореализации, предоставляла более или менее равные шансы для становления личности. В новой Украине каждый заботился о себе, это я говорю не только о людях. Государство тоже существовало автономно от нас. По ошибке (или невежеству) это считалось нормой рыночных отношений. И уж совсем запредельной была мысль, что в судьбе человека принимает участие и работодатель, собственник предприятия – будь то государство или частное лицо. Алексей Михайлович не был теоретиком, не разрабатывал модели развития национальной буржуазии – этим, по-моему, по сей день и в стране никто не занимается, но его характер в союзе с мощным интеллектом уловил, как сверхчувствительный флюгер, эту необходимость.
По той ли мере доброты, которой его одарила природа, по иным ли обстоятельствам, но Алексей Михайлович – скажу это так – меня увидел. Потом я пойму очень важную грань его отношения к молодым – у него был сильный отцовский инстинкт. Как известно, он определяется не только отношением к своим детям, а к поколению детей вообще.
Этим, на мой взгляд, во многом поясняется, что и в кадровой политике он ставил чаще не на опыт, а на энтузиазм, на молодой азарт. Это не значит, что специалистами постарше он пренебрегал, я не припомню ни одного случая, чтобы кто-то на ТИСе был уволен по возрасту. Знания и умение вести дело всегда были определяющими. И все же Алексей Михайлович главной тягловой силой своих проектов определял специалистов молодых. А проекты потом следовали один за другим, казалось, что ТИС наверстывает все, что было потеряно в долгие годы спячки «Лимана». Создавалась совершенно ни на что не похожая, уникальная земля терминалов. Химический, зерновой, угольно-рудный, контейнерный комплексы появлялись один за другим, они работали по новым технологиям, требовали нового менеджмента. Нужны были специалисты под стать времени и задачам, и у Алексея Михайловича был талант их находить. Где? Как правило, рядом, в портах или стивидорных компаниях, где они сидели в тени многоопытных зубров, дожидаясь, пока их увидят и оценят. Замечал и ценил он. Убеленные сединами ветераны портовой отрасли смотрели на наших директоров терминалов, как обычно и смотрят на «молодо-зелено». Но по мере того, как ТИС набирал темпы развития, скептицизм и снисходительность убывали. Не все и не сразу поняли, что так создается запас прочности и надежности ТИСа на десятилетия вперед. Впрочем, кадровая политика ТИСа – страница, заслуживающая особого разговора. До того, как она сложится и обретет сегодняшний вид, нам еще предстояло пройти сквозь густые тернии.
Первым, определяющим все дальнейшее развитие, был запуск уже существующего перегрузочного комплекса. Алексей Михайлович искал решение, как осуществить реверс, то есть реконструировать комплекс так, чтобы он мог и загружать суда, и работать на выгрузку. Немцы, как прародители «Лимана», его осторожно убеждали – невозможно. Самый авторитетный и весьма уважаемый отечественный проектный институт тоже был настроен к идее скептически, но не так категорично. И даже предложил схему, от которой к реверсу пропадала всякая охота – громоздко, сложно, дорого, ненадежно. Да и как могло быть иначе, если проектировщики комплекс видели лишь издали?