Многое в этом романе написано условно и небрежно, как, например, диалог Зои с капитаном Янсеном на борту яхты «Аризона»:
«— Доброе утро, Янсен.
— Имею честь доложить, курс — норд-вест, широта и долгота (такие-то), на горизонте курится Везувий…»
Чего уж проще было бы взглянуть на карту, посмотреть координаты Неаполя и написать для убедительности, их вместо «такие-то». Но это не нужно ни писателю, ни читателю. Точные числа лишь мешали бы, противоречили правилам игры, развитию сочинения на заданную тему, восприятию художественной подробности.
«Капитан был весь белоснежный, выглаженный, — косолапо, по-морски, изящный. Зоя оглянула его от золотых дубовых листьев на козырьке фуражки до белых туфель с веревочными подошвами. Осталась удовлетворена».
Не знаю на кого как, а на меня эти белые туфли с веревочными подошвами при всяком чтении производили впечатление. Деталь!
Калейдоскоп сговоров, драк, побегов, налетов — полный приключенческий набор, но какими убедительно художественным подробностями это оснащено, как захватывающе зримы описания, как чувствуется жест за каждой репликой! И вот тут мысль, о пародии отступает на задний план, а само развитие романа начинает работать на идеи, в которых нет ничего пародийного. Как и в научно-фантастических предположениях.
Летом 1924 года, представляя заявку в издательство, Толстой писал:
«Время действия — около 1930 года. Роман развертывается на фоне кануна второй мировой войны. С середины романа — происходит воздушно-химическая война. В конце — европейская революция». И обещал, что «роман будет авантюрный, героический и утопический».
Отчасти обещание было выполнено.
Уже говорилось о впечатлениях от пережитого за границей, использованных для фактуры романа. Советская действительность в нем ограничена Крестовским островом. Толстой мысленно возвращается в неприютную для него Европу, и особенно в Париж, который заиграл в романе мрачными, но очень живыми красками. Бессмысленно пересказывать все перипетии грандиозной гаринской авантюры, да их и знает каждый. Главное — толстовский язык и остромыслие, захватывающее с самого начала романа, с передачи размышлений верховного швейцара парижской гостиницы «Мажестик»:
«Женщины были хороши, что и говорить. Молоденькие прельщали молодостью, блеском глаз: синих — англосаксонских, темных, как ночь, — южноамериканских, лиловых — французских. Пожилые женщины приправляли, как острым соусом, блекнущую красоту необычайностью туалетов.
Да, что касается женщин, — все обстояло благополучно. Но верховный швейцар не мог сказать того же о мужчинах, сидевших в ресторане.
Откуда, из каких чертополохов после войны вылезли эти жирненькие молодчики, коротенькие ростом, с волосатыми пальцами в перстнях, с воспаленными щеками, трудно поддающимися бритве?
Они суетливо глотали всевозможные напитки с утра до утра. Волосатые пальцы их плели из воздуха деньги, деньги, деньги… Они ползли из Америки по преимуществу, из проклятой страны, где шагают по колена в золоте, где собираются по дешевке скупить старый добрый мир».
Такой зачин сразу окрашивает идейно все остальное и даже высвечивает весь замысел — власть, деньги. А лиловые глаза у француженок — выдумка. Зато как сладко, как вдохновенно «врет» писатель (его же слово). И как убедительно.
В ответах на анкету в 1929 году «Как мы пишем» среди чрезвычайно интересных рассуждений о работе писателя, о «муках творчества», о страсти и бесстрастье при писании («А холодный Мериме сияет, не тускнея») Алексей Толстой отстаивал тезис непременной выдумки, ибо только в ней наиболее ярко проявится типичное, научную фантастику он рассматривал лишь как частный случай, упомянув о ней при ответе на вопрос о подготовке к работе.
«…Я пользуюсь всяким материалом: от специальных книг (физика, астрономия, геохимия) до анекдотов. Когда писал „Гиперболоид инженера Гарина“ (старый знакомый, Оленин, рассказал мне действительную историю постройки такого двойного гиперболоида; инженер, сделавший это открытие, погиб в 1918 году в Сибири), пришлось ознакомиться с новейшими теориями молекулярной физики. Много помог мне академик П. П. Лазарев».
Надо бы напомнить, что роман печатался в «Красной нови» в 1925, 1926 и 1927 годах, а позднее перерабатывался, но это касалось в основном Стилистики. Еще представляя «Аэлиту», в одном из писем А. Н. Толстой говорил, что роман «фантастический, правда, но в нем совершенно отсутствует элемент невероятности: все, что там описано, все можно осуществить, и я уверен, что осуществится когда-нибудь… Надо Вам сказать, что я по образованию инженер-технолог, поэтому за эту сторону более или менее отвечаю».