Другая, менее многочисленная группа работ посвящена характеристике лиц, упомянутых Анной, или определенных сторон общественной жизни, освещенных в «Алексиаде». Это главным образом соответствующие разделы знаменитых «Византийских портретов» Ш. Диля и сравнительно недавние статьи Б. Лейба. К сожалению, Б. Лейб часто ограничивается пересказом «Алексиады».
Совсем беден список работ, посвященных художественному методу писательницы. Кроме уже упомянутой статьи Антониадиса об образах, сюда можно отнести две недавних работы Р. Катичича о гомеровских традициях в «Алексиаде».
Среди большого числа работ об «Алексиаде» только две — уже указанные книги Е. Остера и Дж. Баклер — содержат в себе попытку оценки сочинения Анны в целом. Труд Е. Остера к настоящему времени в значительной степени устарел как по материалу, так и по методу исследования. Книга же английской исследовательницы Дж. Баклер и поныне имеет определенное значение для изучения творчества Анны. Баклер систематизировала огромный материал, содержащийся в «Алексиаде», и разрешила ряд специальных вопросов. Но ее книга по многим проблемам представляет собой скорее хорошо подобранный материал для исследования, чем собственно исследование. Характеризуя Анну как человека, историка и писателя, Баклер не всегда сопоставляет между собой собранные ею факты, а тем более не ставит их в связь с историей и литературой той эпохи. Видимо, поэтому, как отметил в рецензии на книгу Ф. Дэльгер, Баклер часто считает изобретением Анны то, что было общим для византийской литературы. Недостатком книги можно считать и излишнее доверие ее автора почти к любому утверждению нашего историографа. Это доверие приводит Баклер к прямому противоречию с историческими фактами.
Настоящий перевод сделан по изданию Б. Лейба. Все случаи, когда нами принималось иное чтение, оговорены в комментарии. {48}
Подробно истолковать все заслуживающие внимания места «Алексиады» у нас не было возможности. Поэтому во многих случаях приходилось ограничиваться отсылками к специальной литературе. Развернутая аргументация приводится только в тех случаях, когда нами привлекается новый материал или оспариваются мнения других исследователей. Из географических названий объясняются только те, которых нет на прилагаемых географических картах.
Настоящая книга — плод не только моего труда. С. Г. Слуцкая перевела книги X и XI «Алексиады», придирчиво прочла остальной текст и сделала свои замечания. А. П. Каждан постоянно помогал мне советами и разрешил воспользоваться написанными им главами «Истории Византии», которая готовится к изданию Институтом истории АН СССР. А. Г. Лундин ознакомил меня с некоторыми арабскими источниками. Сотрудники сектора византиноведения Института истории АН СССР с вниманием и сочувствием следили за моей работой. Всем им приношу свою искреннюю благодарность.
Я. Н. Любарский{49}
Введение
1. Поток времени в своем неудержимом и вечном течении влечет за собою все сущее. Он ввергает в пучину забвения как незначительные события, так и великие, достойные памяти; туманное, как говорится в трагедии[1], он делает явным, а очевидное скрывает. Однако историческое повествование служит надежной защитой от потока времени и как бы сдерживает его неудержимое течение; оно вбирает в себя то, о чем сохранилась память, и не дает этому погибнуть в глубинах забвения.
Это осознала я, Анна, дочь царственных родителей Алексея и Ирины, рожденная и вскормленная в Порфире[2]. Я не только не чужда грамоте, но, напротив, досконально изучила эллинскую речь, не пренебрегла риторикой, внимательно прочла труды Аристотеля и диалоги Платона[3] и укрепила свой ум знанием четырех наук[4] (следует открыто заявить, и это не является бахвальством, о том, что мне дали природа и стремление к знанию[5], о том, что мне свыше уделено богом и что я приобрела со временем). И вот я решила в этом сочинении поведать о деяниях своего отца, ибо нет оснований обойти их молчанием и дать потоку времени увлечь их в море забвения; я расскажу о его деяниях после вступления на престол и о тех, которые он совершил до увенчания диадемой, находясь на службе у других императоров.
2. Я приступаю к рассказу не с целью выставить напоказ свое умение владеть слогом, а чтобы столь величественные деяния не остались неизвестными для потомков. Ведь даже самые значительные дела исчезают в мраке молчания, если их не сохраняет для памяти историческое повествование[6].
Мой отец, как это явствует из самих его поступков, умел властвовать, а в необходимой мере и подчиняться властвующим[7]. Я решила описать его деяния и испытываю страх: не {53} заподозрили бы меня, не подумали бы, что под видом рассказов о своем отце, я превозношу себя самое и не сочли бы все содержание моей истории за ложь и восхваление, когда я буду восхищаться его делами. Если же сам отец даст к тому повод и факты принудят меня осудить те или иные его поступки (не из-за него самого, а ради сути дела), то и тогда могут найтись насмешники, которые приравняют меня к Хаму, сыну Ноя[8], ведь насмешники на всех косятся по своей злобности и зависти, не замечают ничего хорошего и, говоря словами Гомера, «обвиняют невинного»[9]. Когда кто-нибудь берет на себя труд историка, ему следует забыть о дружбе и неприязни и сплошь и рядом с величайшей похвалой отзываться о врагах, если они этого заслужили своими подвигами, и порицать самых близких людей, если к тому побуждают их поступки. Поэтому не надо проявлять нерешительность ни в порицании друзей, ни в похвалах врагам[10]. Одних мои слова больно заденут, другие согласятся со мною. Но тех и других я хочу убедить в своей правоте, призвав в свидетели сами дела и тех, кто был их свидетелем.
2
3
Аристотель всегда был почитаемым византийцами автором. Отношение к Платону
было более настороженным. В XI в. византийская интеллигенция обратилась к
изучению Платона: митрополит Евхаитский Иоанн Мавропод в одной из эпиграмм
взывает к Христу с просьбой признать Платона и Плутарха «своими» (Iohannis
Euchaitorum..., р. 24); Михаил Пселл называл себя учеником Платона (Psellos,
4
Анна имеет в виду квадривиум наук, включавший в себя арифметику, геометрию, астрономию и музыку.
5
6
Начиная со слов «... а чтобы... » текст представляет собой скрытую цитату из Иоанна Епифанийского (Hist. gr. min., I, p. 376).
7
Намек на «Политику» Аристотеля (1277в14). Анна вообще находится под большим влиянием этических представлений Аристотеля (см. Предисл., стр. 37).
10
Начиная со слов «Когда кто-нибудь...» текст представляет собой скрытую
цитату из Полибия (Polyb., I, 14). Провозглашение истины (αλήθεια, ακρίβεια)
целью или законом историографических сочинений — общее место у античных авторов
(Avenarius,