Ведь отцы и деды некоторых ныне здравствующих людей были очевидцами описываемых событий.
3. Главное же, что побудило меня приступить к описанию деяний отца, заключается в следующем: у меня был муж, с которым я сочеталась законным браком, кесарь Никифор из рода Вриенниев[11], человек, намного превосходивший окружающих и необыкновенной красотой своею, и большим умом, и красноречием. Он казался настоящим чудом всем, кому довелось видеть или слышать его. Но чтобы повествование не сбилось со своего пути, расскажу обо всем по порядку.
Будучи во всех отношениях выдающимся человеком, он участвовал в войнах вместе с моим братом, самодержцем Иоанном, водившим войско в поход против различных варварских народов, вторгшихся в Сирию, и возвратившим под свою власть Антиохию[12]. Кесарь и в тяжких трудах не пренебрегал литературными занятиями и написал различные сочинения, достойные памяти. Но своим основным долгом он считал, повинуясь императрице[13], описывать все то, что касалось моего отца, самодержца ромеев Алексея, и излагать в книгах деяния его царственности. Делал он это тогда, когда обстоятельства позволяли ему, забыв о войне и отложив в сторону оружие, обратиться к писанию и литературному труду[14]. Свое повествование он начал со старых времен, и в этом подчинился он повелению госпожи, а именно с самодержца ромеев Диогена[15], и дошел постепенно до того, о ком собирался писать. При Дио-{54}гене мой отец только достиг цветущего юношеского возраста, до этого же он не был еще и юношей и не совершил ничего достойного описания, если только кто-нибудь не вздумает превозносить его детские забавы.
Такова была, как это показывает само сочинение, цель кесаря. Но не свершились его надежды, не закончил он свою историю, а остановился, доведя рассказ до времени императора Никифора Вотаниата[16]. Не позволили ему обстоятельства продолжать свое сочинение, и этим был нанесен ущерб событиям, оставшимся вне повествования, что лишило удовольствия читателей. Поэтому я сама решила описать подвиги моего отца, дабы столь великие деяния не пропали для потомства.
Все, кому приходилось читать сочинение кесаря, знают, какой гармонией и изяществом обладал его слог. Однако, не завершив, как я сказала, своего повествования, он набросал его начерно и привез нам с чужбины полузаконченным. Увы, он привез вместе с ним и смертельную болезнь, которую приобрел там из-за безмерных страданий то ли в результате постоянных военных трудов, то ли по причине несказанной заботы о нас — ведь заботливость была ему свойственна, а тяжкие труды кесаря не имели конца. К тому же губительные колебания климата[17] приготовили ему смертельный напиток. Тяжело больной, отправился он воевать в Сирию и Киликию; затем сирийцы передали его, разбитого недугами, киликийцам, киликийцы — памфилийцам, памфилийцы — лидийцам, Лидия — Вифинии, а Вифиния — царственному городу[18] и нам. В это время у него от многочисленных невзгод уже распухли внутренности. Совершенно не имея сил, он хотел тем не менее поведать обо всем, что с ним произошло. Однако он не мог этого сделать и из-за болезни и потому, что я препятствовала ему, опасаясь, как бы рассказами он не разбередил своих ран[19].
4. Дойдя до этого места, я почувствовала, как черная ночь обволакивает мою душу, а мои глаза наполняются потоками слез. Какого советчика потеряли ромеи! Сколько он приобрел тонкого опыта в делах! Какое знание науки! Сколь многосторонняя эрудиция (я говорю как о христианских, так и о светских науках)![20] Какое изящество сквозило во всей его фигуре, а его внешность, как утверждали люди, была достойна не земного владыки, а напоминала о божественной, о высшей доле[21].
Что касается меня, то с самих, как говорится, «порфирных пеленок» я встречалась со многими горестями и испытала недоброжелательство судьбы, если не считать за улыбнувшееся мне доброе счастье то обстоятельство, что родитель и родительница мои были императорами, а сама я выросла в Порфире. {55} В остальном, увы, были лишь волнения и бури. Орфей своим пением привел в движение камни, леса и вообще всю неодухотворенную природу, флейтист Тимофей[22], исполнив Александру воинскую мелодию, побудил македонца тотчас взяться за меч и щит. Рассказы же обо мне не приведут в движение вещи, не сподвигнут людей к оружию и битве, но они могут исторгнуть слезы у слушателей и вызвать сострадание не только у одухотворенного существа, но и у неодушевленной природы. Я скорблю по кесарю; его неожиданная смерть ранила меня в самую душу.
11
Никифор Вриенний, муж Анны, — сын или внук мятежника Никифора Вриенния Старшего, о котором писательница рассказывает в дальнейшем (ср. прим. 750). До замужества с Вриеннием Анна была обручена с малолетним сыном Михаила Дуки Константином (см. Предисл., стр. 11).
12
Император Иоанн II Комнин (1118—1143) вел длительные войны с сербами, печенегами и венграми, но главными его врагами были норманны, владевшие Сирией. В данном случае Анна имеет в виду так называемый сирийский поход, во время которого Иоанн захватил Киликию и Антиохию. О дате этого похода см. ниже, прим. 19.
13
Анна говорит о своей матери, жене Алексея — Ирине Дукене. Ирина была одной
из трех дочерей протовестиария Андроника Дуки, сына кесаря Иоанна, о котором
Анна неоднократно упоминает в своей истории. Алексей Комнин женился на Ирине в
1077 г. Инициатива этого брака исходила от семьи Дук, и он был заключен вопреки
воле царствовавшего тогда Михаила Дуки и особенно матери Алексея, Анны
Далассины, враждебно относившейся к дому Дук (Nic. Br., III, 6). Об Ирине см.
Диль,
14
Исторический труд Никифора Вриенния носит название Υλη ιστοριας, т. е.
«Материал для истории». Единственная рукопись сочинения Никифора, которая легла
в основу существующих изданий, ныне утеряна (см. Moravcsik,
15
На самом деле сочинение Вриенния начинается с рассказа о первых Комниных — Мануиле и его сыновьях Исааке и Иоанне. Затем Вриенний действительно переходит к повествованию о царствовании Романа Диогена (1068—1071).
16
Произведение Никифора Вриенния кончается изложением событий 1079 г. О Никифоре Вотаниате см. прим. 57.
17
Климат Сирии византийцы считали непереносимым. См., например, описание
путешествия в Сирию младшего современника Анны, Константина Манасси: «О дурной
из дурных, всем ненавистный Тир! Какой язык ритора опишет твой тяжелый,
удушливый воздух и губительный жар солнца?» (Horna,
19
Дата смерти Никифора Вриенния и соответственно время похода Иоанна II в
Киликию и Сирию определяются недо-{439}статочно точно. Авторы
общих работ (см., например, Ostrogorsky,
20
21
22
Этот образ дважды встречается у Анны (IX, 5, стр. 253; ср. Nic. Br., III, 17). Трудно сказать, откуда писательница заимствовала этот эпизод. Античные памятники ничего не сообщают о флейтисте Александра Македонского Тимофее. Возможно, этот эпизод заимствован из какой-нибудь средневековой версии «Александрии».