Поднялся большой шум: одни не хотели отпускать Руселя и подбивали толпу схватить его, другие же, неистовствуя (та-{59}кова низкая чернь!), хотели даже похитить Руселя и освободить его из оков. Видя такое буйство народа, стратопедарх понял, в какое отчаянное положение он попал, но тем не менее духом не пал, а, взяв себя в руки, жестами пытался водворить молчание. Потратив немало времени, он с трудом успокоил их и, обращаясь к толпе, сказал: «Я удивлен, о граждане-амасийцы, что вы не замечаете козней тех, кто обманывает вас, покупает собственное благополучие ценой вашей крови и постоянно причиняет вам величайший вред. Какой вам прок от тирании Руселя — одни убийства, увечья, отсечения ног и рук? Те же, кто все это устроил, одной рукой оказывают услуги варвару и тем сохраняют в целости свое имущество, а другой рукой получают дары императора, уверяя его, что не отдали варвару ни вас, ни города Амасию; на самом деле им нет никакого дела до вас. Для того и желают они установления тирании, чтобы, подольстившись к варвару, сохранить в целости свое имущество да к тому потребовать титулов и даров от императора. А случись переворот, они вновь останутся за сценой, а гнев направят против вас. Если вы мне доверяете, пошлите-ка вы подальше тех, кто побуждает вас к волнению, расходитесь по домам. Обдумав мои слова, вы поймете, кто вам желает добра».
3. Выслушав Алексея, они в мгновение ока[51] изменили свое мнение и разошлись по домам. Однако стратопедарх знал, что чернь обыкновенно в решающий момент меняет свое мнение, тем более если ее подстрекают дурные люди; он боялся, как бы в злом умысле против него жители не явились ночью и не выпустили Руселя на волю, освободив его из-под стражи и разбив оковы. И так как у Алексея не было достаточно войск, чтобы с ними бороться, он изобретает достойную Паламеда[52] хитрость. Он сделал вид, что ослепляет Руселя. Кельта распростерли на земле, и в то время как палач подносил к нему железо, Русель выл и стонал словно лев рыкающий. Все это было только видимостью удаления глаз: тому, кто играл роль ослепляемого, было приказано стонать и вопить, а делающему вид, что вырывает глаза, сурово смотреть на лежащего, совершать все со свирепым выражением лица и изображать ослепление. Русель был ослеплен, не будучи ослеплен, в народе же поднялся шум, и слух об ослеплении стал распространяться повсюду. Это лицедейство побудило всех, как местных жителей, так и чужеземцев, внести, наподобие пчел, свою долю в общий сбор. Цель выдумки заключалась в том, чтобы те, кто отказывался дать деньги и замышлял вырвать Руселя из рук моего отца Алексея, увидев {60} бесполезность своего замысла, успокоились, а затем, после крушения их плана, подчинились воле стратопедарха, дабы снискать его дружбу и избежать гнева императора. Захватив таким образом Руселя, достославный стратиг содержал его как льва в клетке. Причем Русель носил на глазах повязку в знак мнимого ослепления.
Алексей отнюдь не удовлетворился тем, что ему удалось сделать. Приобретя славу, он не уклонился от других дел, но захватил многие другие города и крепости и подчинил императору те из них, которые отпали во время мятежа Руселя. Затем, повернув коня, он направился в царственный город. Очутившись в городе своего деда[53], он дал себе и всему войску небольшой отдых от многочисленных трудов и свершил чудо наподобие того, которое сотворил знаменитый Геракл с женой Адмета, Алкестидой[54].
Когда племянник прежнего императора Исаака Комнина[55]и двоюродный брат Алексея Докиан[56] (человек высокого рода и положения) увидел Руселя, носящего знаки своего ослепления и ведомого за руку, он, глубоко вздыхая и заливаясь слезами, стал упрекать стратига в жестокости. Он стал порицать и бранить Алексея за то, что тот ослепил благородного мужа и настоящего героя, которого не следовало бы наказывать вовсе. На это Алексей ответил ему: «Дорогой мой, сейчас ты услышишь о причинах ослепления». Вскоре он привел в небольшую комнату Докиана и Руселя, снял повязку с лица пленника и показал Докиану сверкающие как молнии глаза Руселя. Увидев это, Докиан был поражен и удивлен и не знал что и подумать о столь великом чуде. Он стал прикладывать руки к глазам, желая убедиться, не является ли то, что он видит, лишь сном, волшебством или чем-нибудь еще в этом роде. Когда же Докиан узнал о человеколюбии, проявленном его двоюродным братом по отношению к этому мужу, о ловкости, которая у Алексея сочеталась с человеколюбием, он чрезвычайно обрадовался, обнял Алексея, запечатлел на его лице множество поцелуев и удивление сменилось у него радостью. Те же чувства испытали приближенные императора Михаила, сам император и вообще все.
4. Затем император Никифор[57], который взял скипетр Ромейского государства, направил Алексея против Никифора Вриенния, ибо тот привел в волнение весь Запад, возложил на себя диадему и провозгласил себя императором ромеев[58]. Император Михаил Дука был низложен и вместо короны и мантии надел на себя епископский подир и эпомиду[59]. На императорском троне воссел Вотаниат, который, как об этом будет {61} подробнее рассказано в дальнейшем[60], взял в жены императрицу Марию[61] и стал управлять делами государства. Однако Никифор Вриенний, который при императоре Михаиле был дукой Диррахия[62], еще до вступления на престол Никифора стал домогаться власти и задумал восстание против Михаила[63]. Мне нет нужды писать, каким образом и почему это произошло: в сочинении кесаря говорится о причине восстания Никифора. Но совершенно необходимо вкратце рассказать о том, как, используя Диррахий в качестве опорного пункта, Никифор напал на все западные области, подчинил их себе и как он был сам взят в плен. Тех, кто желает узнать подробности этой истории, я отсылаю к сочинению кесаря.
52
Паламед — герой греческой мифологии, хитростью разоблачивший Одиссея, который прикинулся сумасшедшим, чтобы избежать участия в Троянской войне.
53
Имеется в виду г. Кастамон в Пафлагонии. События, о которых Анна рассказывает дальше, согласно Никифору Вриеннию (Nic. Br., II, 25), имели место не в Кастамоне, а в доме Докиана (см. прим. 56), где Алексей провел три дня до прибытия в Кастамон.
54
Согласно древнегреческому мифу, Геракл освободил из подземного царства Алкестиду, жену своего друга, фессалийского царя Адмета.
57
Никифор III Вотаниат (1078—1081), знатный малоазийский феодал, противник Романа Диогена, был отправлен в ссылку при этом императоре, а после его низложения возвращен и назначен стратигом фемы Анатолик.
В конце 1077 г. Никифор поднял восстание против Михаила VII, был поддержан
знатью и высшим духовенством и в апреле 1078 г. торжественно вступил в
Константинополь (см., об этом Скабаланович,
58
Никифор Вриенний Старший, один из крупнейших византийских феодалов, дука
Диррахия (см. прим. 62). В 1077 г., опираясь на фракийскую знать, он поднял
мятеж против Михаила VII (см. Скабаланович,
59
61
Мария Аланская (Цец называет ее «абхазкой Мариам» — Tzetzes, Chil., V,
590—591) была женой Михаила VII. И Мария и родственники Михаила VII (особенно
кесарь Иоанн Дука) благосклонно встретили узурпацию Никифора Вотаниата. Матфей
Эдесский сохранил даже легенду, будто Мария, недовольная аскетизмом своего
мужа, подстрекала Никифора к перевороту. После того как Вотаниат занял престол,
он, побуждаемый кесарем Иоанном, женился на Марии, тем самым обеспечив себе
поддержку знатного рода Дук. Однако брак императора с супругой его
предшественника, еще остававшегося в живых, вызвал недовольство многих (см.
Leib,
62
Во второй половине XI в. дукой именовали военного наместника обширной
области, обладавшего также правами гражданского администратора (см.
Glykatzi-Ahrweiler,
63
Никифор Вриенний (Nic. Br., III, 7—8) в отличие от Анны утверждает, что мятежник Никифор Вриенний Старший объявил себя императором вопреки собственному желанию, уступая настояниям своего брата Иоанна, которому и принадлежала инициатива восстания. Анна в данном случае, по-видимому, не разделяет точки зрения мужа, который явно хотел преуменьшить роль своего отца (или деда?) в восстании. Характерно, что современник этих событий Михаил Атталиат, так же как и Анна, ни словом не упоминает о том, что инициатива восстания исходила от Иоанна.