Выбрать главу

В это время какой-то кельт из числа воинов великого доместика, говоря коротко, мужественный воин, исполненный духа Арея, заметил, как мой отец с обнаженным, дымящимся кровью мечом в руке выбирается из гущи врагов и, приняв его за противника, стремительно напал на него и ударил копьем в грудь. И он наверняка выбил бы стратига из седла, если бы Алексей не уселся покрепче и не окликнул воина по имени, угрожая тотчас же отрубить ему мечом голову. Кельт сохранил себе жизнь, оправдавшись лишь тем, что не узнал полководца в ночной темноте и сумятице битвы.

9. Вот такие дела совершил той ночью доместик схол вместе со своими немногочисленными воинами. Как только забрезжил дневной свет и солнце выглянуло из-за горизонта, начальники отрядов Василаки всеми силами стали стараться собрать покинувших битву и занятых добычей воинов. Со своей стороны, великий доместик, построив войско, вновь выступил против Василаки. Издали заметив некоторых покинувших войско людей Василаки, воины доместика с силой набросились на них и одних обратили в бегство, других пленили и привели к Алексею.

Тем временем брат Василаки Мануил[103] взошел на холм и стал ободрять войско, громко крича следующее: «Сегодня день Василаки, его победа!». Некто по имени Василий, по прозвищу Куртикий[104], близкий друг того Никифора Вриенния, о котором уже упоминалось в повествовании, человек чрезвычайно воинственный, выбежав из рядов войска Комнина, стал подниматься на холм. Мануил Василаки извлекает меч из ножен и во весь опор устремляется к нему. Куртикий же схватывает не меч, а висевшую у седла палицу, ударяет ею по шлему Мануила и тотчас сбрасывает его с лошади; затем Куртикий связал и поволок его как добычу к моему отцу. Тут появился Комнин со своими отрядами, и при виде его остатки войска Василаки после недолгого сопротивления, обратились в бегство. Теперь Василаки бежал, а Алексей Комнин преследовал его. Когда они достигли Фессалоники, жители этого города впустили Василаки, но тотчас заперли городские ворота перед стратигом. Однако мой отец не отступился, не совлек с себя доспехов, не снял шлема, не опустил с плеч щита, а напротив, расположился лагерем и стал угрожать городу штурмом и разрушением.

Желая сохранить жизнь Василаки, он через посредство сопровождавшего его монаха Иоанникия[105], мужа, знамени-{73}того своей добродетелью, предлагает Василаки мир, заверяя, что не причинит ему никакого зла, если тот сдастся сам и сдаст город Алексею. Василаки отверг это предложение, но фессалоникийцы, боясь, что город будет захвачен и испытает бедствия, открыли Комнину путь в город.

Василаки, узнав о том, что сделала толпа, переходит в акрополь[106] и из него совершает набеги на город[107]. Он не прекратил боевых действий, хотя доместик и гарантировал ему безопасность. И в тяжких обстоятельствах, в беде проявил себя Василаки настоящим героем. Он не желал поступиться даже малой толикой своей доблести, пока жители и стражи акрополя сообща насильно не изгнали его оттуда, не схватили и не выдали великому доместику.

Алексей тотчас же сообщил императору о пленении Василаки, на короткое время задержался в Фессалонике и, устроив там все дела, покрытый славой победителя, отправился в обратный путь. Между Филиппами и Амфиполем[108] посланцы императора встречают моего отца и, вручив ему императорскую грамоту, забирают Василаки. Отведя его к местечку под названием Хлебина[109], они вблизи находящегося там источника вырывают ему глаза[110]. С тех пор до настоящего времени этот источник называется именем Василаки. Таков был третий подвиг, который совершил этот новый Геракл — великий Алексей, до того как стал императором. Ведь не греша против истины, можно назвать Василаки Эриманфским вепрем, а моего храбрейшего отца — Гераклом[111]. Таковы были успехи Алексея Комнина до вступления на трон. В награду за все это он получил от императора титул севаста[112] и был провозглашен севастом синклитом.

10. Телесные недуги, как мне кажется, иногда развиваются от внешних причин, а иногда причины болезней коренятся в самом организме. Часто мы считаем источником горячки неровность климата и плохое качество пищи, в других случаях мы виним испорченность наших жизненных соков. Точно так же и в то время причиной появления губительных язв — упомянутых мною людей (я имею в виду руселей, василаки и все множество тиранов) — иногда была порочность ромеев, иногда же судьба приносила неодолимое зло и неизлечимую болезнь в виде иноземных тиранов извне. Так это было с известным своей склонностью к тирании хвастуном Робертом, которого породила Нормандия[113], взрастили и воспитали всевозможные пороки.

Ромейское государство само навлекло на себя такого врага и дало ему повод для войны. Этим поводом явился совсем {74} не подходящий для нас брачный контракт с чужеземкой и варваркой, а особенно беззаботность властвовавшего тогда Михаила, связанного нитями родства с Дуками[114]. Пусть никто не возмущается, если я порицаю кого-либо из своих кровных родственников (ведь и я принадлежу к этому роду со стороны матери)[115], ибо я решила прежде всего писать правду, а что касается этого человека, то я лишь выразила всеобщее осуждение[116]. Упомянутый самодержец Михаил Дука обручил своего сына Константина с дочерью этого варвара. Поэтому и разразилась война. В свое время я поведаю об императорском сыне Константине, о соглашении, касающемся его женитьбы, и вообще о брачном контракте с варваркой, а также о красоте Константина, о его росте и о том, каким он был по своим природным качествам[117]. Я сделаю это, когда оплачу свою судьбу, сразу же после рассказа об этом браке, о поражении всей варварской армии и гибели норманнских тиранов, которых Михаил по своему неразумию обратил против Ромейского государства[118]. Прежде, однако, следует мне вернуться назад и рассказать о Роберте, какого он был рода и звания и до какой степени могущества и на какую высоту подняло его течение событий или, чтобы выразиться более благочестиво, куда вознесло его провидение, снисходительное к его злокозненным стремлениям и коварству[119].

вернуться

103

Вриенний (Nic. Br., IV, 26) называет Мануила племянником Василаки.

вернуться

104

Куртикий был родом из Адрианополя (V, 5, стр. 167). Анна упоминает его в числе участников заговора Анемадов (XII, 5, стр. 330). Вриенний называет его племянником Никифора Вриенния Старшего. Род Куртикиев, возможно, армянский; некоего Куртика из Армении упоминает продолжатель Феофана (Theoph. Cont., p. 383).

вернуться

105

У Вриенния (Nic. Br., IV, 27) роль посредника исполняет Симеон, игумен Ксенофонтова монастыря на горе Афон. Психологически ошибка Анны легко объяснима: писатель-{450}ница помнит из «Истории» Вриенния (своего единственного источника в этой части «Алексиады»), что посредником был монах, но путает его с уже упоминавшимся Иоанникием.

вернуться

106

Внутренняя часть большинства византийских городов представляла собой крепость, которую именовали иногда на античный лад акрополем, иногда же — восточным термином «куле» (qule см. Moravcsik, Byzantinoturcica, II, S. 166; ср. еще Wittek, The Castle of Violets..., p. 605, n. 9). Кекавмен рекомендует феодалу собрать в куле съестные припасы, достаточные для его семьи, рабов и свободных слуг, и в случае восстания горожан обороняться в акрополе (Cec., р. 63 sq.). Василаки как раз и действовал в соответствии с советом Кекавмена. Фессалоникский акрополь находился в восточной части города, на склонах холма (см. Tafrali; Topographie de Thessalonique, р. 81 sq.).

вернуться

107

απο ταυτης εις εκείνην εφάλλεται Б. Лейб переводит: «прыгая с места на место».

вернуться

108

Анна дает античные названия известных в древности городов на берегу Эгейского моря. Ф. Дэльгер ошибочно говорит о Филиппополе вместо Филипп (Dölger, Regesten..., 1039).

вернуться

109

Хлебина (Χλεμπινα), у Никифора Вриенния (Nic. Br., IV, 28) — Χεμπινα. Это, возможно, славянское наименование.

вернуться

110

По словам противника Алексея, Зонары (Zon., XVIII, 19), Василаки был ослеплен самим Алексеем по приказу императора. Эти события датируются летом 1078 г. (Dölger, Regesten..., 1039).

вернуться

111

По мифу, Геракл поймал живым страшного Эриманфского вепря, опустошавшего Аркадию.

Сравнение героя с Гераклом — распространенный прием в византийской литературе этого времени. Атталиат уподобляет Гераклу Никифора Вотаниата (Attal., р. 235. Ср. Μιχαηλ ’Ακομινάτου τα σωζόμενα, 1, σελ. 312, 324).

вернуться

112

Титул севаст («священный», в прошлом эпитет римских императоров), широко распространенный в правление Комниных, был введен еще до воцарения Алексея. Скабаланович («Византийское государство и церковь в XI в.», стр. 151) знал лишь двух севастов того времени: Алексея Комнина и его брата Исаака. Несколько раз этот титул упоминает Пселл: так, севастом назван им племянник патриарха Михаила (Кирулярия), по-видимому, великий друнгарий Константин (Psellos, Scripta minora, II, 254 — письмо написано, должно быть, после смерти Константина X Дуки, при Евдокии, т. е. в 1067 г.). Севастой названа неизвестная нам по имени теща какого-то {451} императорского племянника (Sathas, Bibl. gr., V, р. 369); υπερσέβαστος κεφαλή именует Пселл кесаря Иоанна Дуку (PG, 122, col. 1172). Таким образом, титул этот был довольно распространен в третьей четверти XI в. (ср. также Bréhier, Les institutions..., р. 139), о пожаловании Алексею титула севаста сообщают также Атталиат (Attal., р. 299) и Вриенний (Nic. Br., IV, 28). Согласно Атталиату, Алексей носил этот титул уже во время войны с Василаки.

вернуться

113

Анна начинает рассказ о знаменитом Роберте Гвискаре (годы жизни 1015—1085).

вернуться

114

После захвата Бари норманнами в 1071 г. византийцы, осознав мощь Норманнского государства, стали стремиться к союзу с Робертом Гвискаром, рассчитывая получить от него помощь для борьбы с сельджуками. Правительство Михаила VII Дуки готово было скрепить союз династическим браком: дочь Роберта Елена была привезена в Константинополь как невеста юного Константина Дуки, сына и номинального соправителя Михаила (впоследствии Константин был женихом Анны). После прихода к власти Никифора Вотаниата положение изменилось: феодальная аристократия, окружавшая этого императора, не одобряла норманнских симпатий Михаила VII. Низложенного императора даже обвиняли в том, что он собирался предать страну норманнам. Дочь «тирана» изолировали от ее жениха, остававшегося и при Вотаниате наследником престола, и бросили в византийской столице без средств к существованию. Естественно, что эти обстоятельства были использованы Робертом как предлог для вмешательства в византийские дела (см. об этом: Безобразов, Хрисовул императора Михаила VII Дуки; поправки Kurtz, BZ, 9, 1900, S. 280; Bibicou, Une page d’histoire diplomatique..., p. 43 sq.; cp. Mathieu, Guillaume de Pouille..., pp. 306, 352).

вернуться

115

Мать Анны, Ирина, была дочерью Андроника, сына кесаря Иоанна Дуки (см. прим. 13).

вернуться

116

Никифор Вриенний постоянно говорит о легкомыслии Михаила Дуки и о его неспособности заниматься государственными делами (Nic. Br., II, 1—2).

Яростно нападает на Михаила, предоставившего управление государством своему фавориту Никифорице, Михаил Атталиат (Attal., рр. 184, 187, 200, 211 и др.). Атталиат несколько тенденциозен (ему надо противопоставить Михаилу Никифора Вотаниата), но время царствования Михаила действительно ознаменовалось рядом неудач во внешней и внутренней политике империи. {452}

вернуться

117

Ср. описание Константина: Ал., I, 12, стр. 78—79; III, 1, стр. 117.

вернуться

118

Дж. Баклер смущает то обстоятельство, что Анна говорит «одним дыханием» о брачном контракте Константина и Елены и о своих собственных несчастьях. Поэтому она предлагает перефразировать это предложение следующим образом: «Я не буду больше говорить о Константине; его жизнь и смерть имеют прямое отношение к печальной истории моей жизни, и прежде чем я перейду к ней, я должна кратко упомянуть о несчастном брачном контракте между Константином и Еленой и рассказать о войне, которая была его следствием и которая кончилась гибелью норманнских тиранов» (Buckler, Anna Comnena, р. 37).

Думается, что мысль Анны не нуждается ни в какой поправке. Писательница говорит не только о брачном контракте, но вообще о Константине и его качествах, а участь этого юноши, действительно, тесно была связана с судьбой Анны.

вернуться

119

Благочестивая христианка, Анна считает, что исход тех или иных событий и судьбы людей зависят от божественного промысла (πρόνοια). В то же время она нередко упоминает и о τύχη — судьбе, случае, определяющих жизненный путь человека. В употреблении этих понятий у разных авторов XII в. наблюдается определенное различие. Есть основания полагать, что в это время происходили споры о судьбе и промысле (подробно см. Любарский, Мировоззрение..., стр. 166—167). Как следует из этого места «Алексиады», ссылка на «течение событий» (η φόρα των πραγμάτων — в данном случае синоним τύχη) для Анны — признак недостаточного благочестия (см. Предисл., стр. 37—38).