В условленный день Вильгельм отправился заключить договор на вершину холма, на то место, которое ему еще раньше показал Роберт. Увидев приближающегося Маскавела, Роберт верхом поспешил к нему навстречу, радушно приветствовал и принял весьма сердечно. Они оба остановились на склоне холма, немного ниже его вершины, беседуя о том, что им предстояло сделать. Этот хитрец Роберт тянул время, переходя в разговоре с одного предмета на другой, а затем сказал Вильгельму: «Зачем мы утомляем себя, оставаясь на конях? Сойдем, сядем на землю и спокойно поговорим обо всем необходимом». Наивный Маскавел послушался, не подозревая о хитрости и о той опасности, которой он подвергается. Увидев, что Роберт сошел с коня, он и сам сделал то же самое, оперся локтем о землю и вновь вступил в беседу. Роберт согласился впредь быть верным слугой Маскавела и назвал его своим благодетелем и господином. Воины Маскавела видели, как оба они сошли с коней и возобновили беседу. Некоторые из воинов, страдая от жары и недостатка пищи и питья (было лето, когда солнечные лучи прямо падали на голову, и жара стояла невыносимая), сошли с коней, привязали их к ветвям деревьев и улеглись на землю, отдыхая в тени коней и деревьев, другие же отправились домой.
Так они поступили. Но этот хитрец из хитрецов Роберт, который все подготовил заранее, внезапно набрасывается на Маскавела — его взор, прежде спокойный, стал гневным — и ударяет его своей смертоносной рукой. Роберт набросился на Маскавела, и Маскавел набросился на Роберта. Он поволок Маскавела, и тот поволок его, и оба они покатились вниз по склону. Увидев их, четверо сидящих в засаде воинов выскочили из болота, подбежали к Вильгельму, крепко связали его {77} и бросились к стоящим на другой вершине всадникам Роберта, а те уже и сами скакали к ним вниз по склону. Сзади их преследовали воины Вильгельма. Тем временем Роберт садится на коня, надевает шлем, хватает копье и угрожающе потрясает им; прикрывшись щитом и обернувшись, он ударяет копьем одного из воинов Вильгельма, который от удара сразу же испускает дух.
Роберт отразил натиск конницы своего тестя и не дал ей прийти на помощь (остальные, увидев, что сверху на них несутся всадники Роберта и им помогает сама местность, тотчас показали тыл). И вот, после того как Роберт отразил натиск конницы Маскавела, последнего как пленника препровождают в оковах в ту самую крепость, которую он отдал в приданое дочери, когда обручал ее с Робертом. Город получил тогда своего властителя заключенным под стражу, поэтому и стал соответственно именоваться Фрурием[126].
Нелишне рассказать и о жестокости Роберта. Захватив Маскавела, он в первую очередь лишил его всех зубов, требуя за каждый из них большую сумму денег и допрашивая, где эти деньги спрятаны. А так как Роберт, не переставая, вырывал зубы, пока все не выведал, Маскавел лишился как зубов, так и денег. Затем взор Роберта упал на глаза тестя; раздосадованный тем, что тот зрячий, он ослепил его[127].
12. И вот он стал властителем всех владений Маскавела. С каждым днем увеличивалось его могущество, росло властолюбие. Роберт присоединял к уже завоеванным городам новые города, а к имеющимся богатствам — новые богатства. В короткое время достиг он герцогской власти и был провозглашен герцогом всей Лонгивардии[128], что возбудило всеобщую зависть. Роберт же, будучи человеком трезвого ума, использовал против своих противников то лесть, то дары и таким образом успокоил волнение толпы и искусно унял зависть знати. Прибегая в некоторых случаях и к оружию, он захватил всю власть над Лонгивардией и соседними с ней землями. Роберт постоянно помышлял о расширении своего владычества и мечтал о ромейском троне. И вот, выставляя в качестве предлога, как я говорила, свое свойство с самодержцем Михаилом, он начал войну с ромеями. Я уже имела случай сказать[129], что император Михаил, не знаю с какой целью, обручил своего сына Константина с дочерью тирана (ей дали имя Елены)[130].
Вновь вспоминая этого юношу, я печалюсь душой, у меня мешаются мысли, и я прерываю рассказ о нем, который хочу приберечь для подходящего случая. Об одном только не могу я умолчать, если даже мои слова окажутся и не к месту: кра-{78}сой природы и, если можно так выразиться, великолепным творением божественных рук был этот юноша. Если кто-нибудь только видел его, то говорил, что он отпрыск золотого века, о котором рассказывается в эллинских мифах: такой поразительной красотой он обладал. По прошествии стольких лет, вспоминая Константина, я готова разразиться слезами. Однако сдерживаю и сохраняю их до более удобного случая, ибо не хочу, смешивая плач по усопшему с историческим повествованием[131], внести путаницу в свою историю.
127
Рассказ Анны о женитьбе Роберта и о его распре с тестем носит легендарный
характер. В действительности, Роберт женился на Сигельгаите (или Сишельгаите,
как ее называют западные историки; у Анны она фигурирует под именем Гаиты),
дочери салернского князя Гвемара V, сестре его наследника Гизульфа II, в 1058
г. (дата сообщается в Malat., I, 30—31). Гвемар был убит заговорщиками в 1052
г. (Chalandon,
128
Папа Николай II в августе 1059 г. провозгласил Роберта Гвискара герцогом
Апулии, Калабрии и Сицилии (последняя ему фактически не принадлежала). См.
Chalandon,
130
Согласно византийскому обычаю, дочери Роберта после помолвки дали другое имя (см.: Skyl., р. 720; Zon., XVIII, 17).
131
Плач по усопшему — в оригинале μονωδία. Монодия — литературное произведение
на смерть какого-либо лица. В других случаях (XV, 5, стр. 411 и др.) Анна
утверждает, что следование принципам монодии влечет за собой нарушение законов
истории. Еще резче противопоставляет Анна жанры истории и энкомия (см. прим.
350). Требования соблюдать жанровую чистоту исторических произведений
встречаются также у других византийских писателей XI—XII вв. (например, у
Пселла и Кедрина — см.: Psellos,