4. Дойдя до этого места, я почувствовала, как черная ночь обволакивает мою душу, а мои глаза наполняются потоками слез. Какого советчика потеряли ромеи! Сколько он приобрел тонкого опыта в делах! Какое знание науки! Сколь многосторонняя эрудиция (я говорю как о христианских, так и о светских науках)! [117] Какое изящество сквозило во всей его фигуре, а его внешность, как утверждали люди, была достойна не земного владыки, а напоминала о божественной, о высшей доле. [118]
Что касается меня, то с самих, как говорится, «порфирных пеленок» я встречалась со многими горестями и испытала недоброжелательство судьбы, если не считать за улыбнувшееся мне доброе счастье то обстоятельство, что родитель и родительница мои были императорами, а сама я выросла в Порфире. В остальном, увы, были лишь волнения и бури. Орфей своим пением привел в движение камни, леса и вообще всю неодухотворенную природу, флейтист Тимофей, [119] исполнив Александру воинскую мелодию, побудил македонца тотчас взяться за меч и щит. Рассказы же обо мне не приведут в движение вещи, не сподвигнут людей к оружию и битве, но они могут исторгнуть слезы у слушателей и вызвать сострадание не только у одухотворенного существа, но и у неодушевленной природы. Я скорблю по кесарю; его неожиданная смерть ранила меня в самую душу.
Все предыдущие горести можно сравнить с этим огромным несчастьем, как капли с Атлантическим океаном или волнами Адриатического моря. Более того, те горести, видимо, только предваряли скорбь: до меня как бы заранее доходили дым от печи огненной, [120] жар этого несказанного пекла, пламень ежедневно пылающего страшного пожара. О невидимое, но испепеляющее пламя! Пламя, которое распространяется тайно, горит не истощаясь и иссушает сердце. Внешне кажется, что мы остаемся неопаленными, хотя пламя проникает до мозга костей, до самых глубин души. Однако, вижу я, чувства мои увели меня в сторону от предмета повествования: кесарь предстал передо мною, и скорбные воспоминания о кесаре влили в меня огромную скорбь.
Смахнув с глаз слезы и взяв себя в руки, я продолжу повествование и, как говорится в трагедии, [121] буду иметь двойной повод для слез, в несчастье вспоминая о несчастьях. Ведь вести рассказ о таком императоре – значит вызвать воспоминания о добродетели этого великого человека и о его чудесных подвигах, а эти воспоминания исторгают у меня горячие слезы, и я рыдаю вместе со всей вселенной. Воспоминание о нем и рассказ о его царствовании для меня – источник слез, для других – напоминание о понесенной утрате. Итак, [122] следует начать повествование о моем отце с того места, откуда это всего удобнее сделать, а удобнее всего оттуда, откуда мой рассказ будет наиболее ясным и соответствующим законам исторического сочинения.
Книга I
1. Мой отец, император Алексей, и до вступления на императорский престол принес большую пользу Ромейскому государству. Он начал службу еще при Романе Диогене. [123] Алексей был замечательный человек, своим бесстрашием превосходивший всех окружающих. В возрасте четырнадцати лет он стремился принять участие в большой военной экспедиции против персов, [124] которую предпринял император Диоген; в своем неудержимом стремлении Алексей разражался угрозами по адресу варваров и говорил, что в битве напоит свой меч их кровью. Таким воинственным был этот юноша. Однако самодержец Диоген не разрешил ему следовать за собой, ибо мать Алексея [125] переживала в то время глубокую скорбь: она оплакивала смерть своего первенца Мануила, [126] совершившего во славу Ромейской державы великие и удивительные подвиги. Диоген не хотел лишить последнего утешения эту женщину, которая еще не знала, где ей похоронить первого сына, а уже отправляла на войну второго [127] и опасалась, как бы с юношей не случилось беды и смерть не настигла его в неведомом уголке земли. Поэтому Диоген заставил юношу Алексея вернуться к матери. Тогда, хотя и против воли, он был удален из рядов воинов, [128] но пришло время, и перед ним открылся широкий простор для подвигов. И действительно, о мужестве Алексея свидетельствовали его успехи в борьбе с Руселем, [129] которую он вел при императоре Михаиле Дуке [130] после низложения императора Диогена.
117
118
119
Этот образ дважды встречается у Анны (IX, 5, стр. 253; ср. Nic. Br., III, 17). Трудно сказать, откуда писательница заимствовала этот эпизод. Античные памятники ничего не сообщают о флейтисте Александра Македонского Тимофее. Возможно, этот эпизод заимствован из какой-нибудь средневековой версии «Александрии».
120
Анна пользуется распространенным библейским образом, см. «Greek-english lexicon of the New Testament», s. v. κάμινος.
124
Имеется в виду поход Романа Диогена против сельджуков в 1071 г., закончившийся поражением византийцев при Манцикерте (см. Cahen,
125
Анна Далассина, мать Алексея I, была одной из активнейших сторонниц Романа Диогена. После низвержения Диогена она была предана суду по обвинению в том, что поддерживала переписку с низложенным императором. По решению суда Анна Далассина вместе с детьми была отправлена в ссылку (Nic. Br., I, 22).
126
Мануил Комнин был произведен Романом Диогеном в высокий придворный чин куропалата (Attal., р. 138; Скабаланович,
127
128
По сообщению Никифора Вриенния (Nic. Br., I, 12), «доблестная и великая духом» Анна Далассина после смерти Мануила сама отправила Алексея к Роману Диогену. Алексей нагнал ромейское войско у Дорилея, но император отослал юношу назад.
129
Русель – предводитель норманнского отряда византийского войска. Во время похода Исаака Комнина на турок (около 1073 г.) Русель поднял мятеж, разбил посланное против него войско, взял в плен кесаря Иоанна Дуку и его сына Андроника. Русель дошел до Константинополя, победил отряды Никифора Палеолога, провозгласил византийским императором плененного им Иоанна Дуку, но вскоре после этого сам попал в плен к туркам. Когда Руселя выкупили из плена, он отправился в Анатолик, где продолжал борьбу с Византией. Тогда-то против него и был послан Алексей. Следующие события, которые описывает Анна, относятся к 1073–1074 гг. (О Руселе см. Schlumberger,
130
Михаил VII Дука Парапинак (1071–1078), старший сын императора Константина Дуки и Евдокии. После пленения Романа Диогена в 1071 г. по настоянию кесаря Иоанна Дуки Михаил был провозглашен императором – соправителем своей матери Евдокии. Однако вскоре Евдокия была удалена в монастырь, и Михаил получил единодержавную власть (Nic. Br., I, 18–20). Византийские авторы (особенно Атталиат) постоянно упрекают Михаила в легкомыслии и неумении управлять государственными делами.