— Алексия... Алексис... Александра! — настырно повторял чей-то голос. — Вставай! Уже день в самом разгаре.
— М-м-м, — недовольно протянула я, накрываясь т еплым одеялом по самую голову. — Который час?
— Полдвенадцатого, а ты ещё в постели, — уже более спокойно ответила тётушка Люси.
— Мне незачем вставать так рано, — констатировала я факт. — Университет остался в Мадриде, а я в Дюрбуи. Наши дороги разошлись.
— С чего ты взяла, что ты не будешь учиться? — спросила тётя, открывая настежь окно.
Подул прохладный ветерок. Я услышала знакомое мелодичное пение птиц и улыбнулась, потянувшись, лёжа на кровати. Садясь, я внимательно рассмотрела состояние женщины, которая вчера, в общем, как и я сама, обливалась слезами. Но теперь Люсинда энергично расхаживала по комнате, собирая вещи, которые я, видимо, вчера так и не убрала с пола. Куда там уж мне до этого было?
— Ну, если ты не собираешься вернуть меня в родной дом, значит, я остаюсь человеком со средним образованием, — ответила я, потирая глаза.
— Тебе ещё нет восемнадцати, чтобы самостоятельно жить в огромном городе, — ответила она прямо как мама когда-то. — А значит, ты остаёшься здесь и будешь учиться в университете, который находится за городом.
— Ни за что на свете, — мигом ответила я. — Да ещё, причём после...
— Алексия, — перебила меня тётя, сев на кровать напротив меня, — то, что произошло с твоими родителями — ужасно, — на лице Люси появились грусть и печаль, — но, зная Мию, я могу с уверенностью сказать, что она бы не позволила тебе падать духом и опускать руки.
Тётушка была права. Что бы ни произошло, мама всегда заставляла идти дальше, переступив эту ужасную мерзкую чёрную полосу жизни.
«Жалей не мёртвых, а живых», — любила повторять Мия Джонсон. Эти слова она говорила своей сестре, когда умер Чак.
И теперь Люси хочет заменить мне мать, хотя бы попытаться.
— Ты ещё такая молодая. Тебя ждёт столько всего интересного в этой жизни, — продолжала она, смотря мне прямо в глаза. — Не повторяй моих ошибок, Алексис. Прошлое не вернуть, но из-за подавленности можно потерять будущее, которое, поверь мне, будет у тебя захватывающим.
Я молча смотрела в зелёные глаза Джонсон, которые были так похожи на мамины. Не понимаю, как она может так быстро отойти после столь огромной потери? Или это у неё такой эффект депрессии? Нет, бред какой-то.
— Я приготовила тебе завтрак, — переключилась на другую тему женщина спустя пару минут молчания, — но ты не проснулась. — Она уже собиралась выходить из комнаты. — Приди хотя бы пообедать.
Тётушка оставила меня в полном одиночестве.
Я проводила её взглядом, а потом, уставившись в потолок, начала осознавать, что Люси права.
То, что я буду рыдать, как белуга, родителей к жизни не вернёт, а моё состояние только ухудшится. Нет, я не должна сдаваться и быть такой седой как Люси, я не хочу. Значит, решено...
— Выше нос, улыбку шире, — вслух процитировала я одну из моих любимых книг.
Подскочив с кровати, я оглянулась вокруг. Письменный стол, как и прежде, стоял в углу комнаты напротив окна, через которое просачивались лучики солнца. Огромная кровать стояла в другом углу комнаты, а рядом с ней большой шкаф купе. Фух... хоть тут Уотерсоны не установили средневековую мебель. По правде говоря, в косметическом ремонте этой комнаты я тоже была задействована. И не трудно догадаться, что мебель и прочую красивую ерунду выбирала я по своему современному вкусу. Чак и Люси были не против этого, по крайней мере, мне так показалось, но на счёт огромной венецианской люстры, висевшей в моей комнате, они говорили: «Это старинная реликвия, переданная ещё с девятнадцатого века. Ты как хочешь, но эту драгоценность мы никогда не поменяем».
Мне эта старинная штуковина понравилась, поэтому я не возражала, но до тех пор, пока не пришёл день её мыть. Хрустальная люстра за месяц накопила столько пыли, что складывалась впечатление, будто её не мыли со времён создания.
Сняв одежду, я по привычке кинула всё на небольшой оранжевый диванчик и пошла выбирать, что одеть, смотря в шкаф, полный вещей.
— Пф-ф... — возмущённо фыркнула я. — Каждый раз одно и то же.
Достав из этого бардака светлые джинсы и зелёную рубашку с белой футболкой, я подошла к туалетному столику, и мои глаза полезли на лоб.
Ужас, настоящий ужас увидела я там. Мешки под глазами, волосы растрёпанные... Баба Яга и то выглядит лучше.
Всё же решив пойти в душ, я вернулась на то же место через сорок минут и, потратив на сушку волос ещё десять минут, я пришла на кухню в уже приличном виде.
По всему первому этажу дома пахло готовившимися оладьями, но стоило мне сесть за кухонный стол, как передо мной появилась тарелка с омлетом и зеленью, нарезанной на другой тарелке.
Хм... Видимо я буду есть оладьи с чаем.
В принципе я была одной из девушек, которой не нравилось столь привычное слово «диета». Если мои бывшие одноклассницы делились друг с другом секретами самой лучшей диеты, то я, как назло им, проходила рядом с каким-то вкусным лакомством, запах которого разносился на весь класс.
Что ж, моей фигуре завидовали даже педагоги. Ну, что поделаешь, если я ем и не толстею. Шучу, на самом деле, наша семья всегда была очень спортивной, и каждый свободный выходной мы проводили на воздухе, бегая в парке или катаясь на велосипеде. Благодаря этому моя фигура всегда держалась в форме и была, чего тут скромничать, девяносто-шестьдесят-девяносто. Что касается девушек, они всё чаще повторяли: «С завтрашнего дня сяду на диету».
Ну, вы понимаете, что «завтра» понятие растяжимое, ведь это «завтра» может настать и через десять лет. Глупые, когда они уже поймут, что диета только и делает, что вредит здоровью.
— Наелась? — поинтересовалась Люси, с улыбкой наблюдая за тем, как быстро я умяла завтрак или, точнее, обед.
— Почти, — ответила я, грызя последний огурец, лежавший на тарелке. — Я буду очень рада, если поем те вкусные оладьи, которые ты только что закончила готовить, тётя.
Люсинда поставила посреди стола тарелку с приготовленной вкуснятиной и, заварив мне и себе чёрный чай, произнесла:
— Давай договоримся, с сегодняшнего дня ты будешь звать меня по имени, хорошо?
— Нет проблем, Люси, — я улыбнулась ей и, пожелав приятного аппетита, умяла около десяти оладий.
Беседа между нами сложилась куда более оживлённой, чем в прошлые дни, и, хоть каждая из нас была погружена в свои мысли, мы время от времени нарушали мёртвую тишину, к примеру, разговорами о моём будущем.
— Про какой университет ты говорила мне? — спросила я, припоминая, что он находится на окраине города.
— Сегодня последний день зачисления студентов, и если ты сейчас отправишься подавать документы, то не будешь все оставшиеся годы работать официанткой, — спокойно ответила Люси, допивая содержимое в чашке.
— Почему сразу официанткой?
— Ты начала учиться на журналистку, — напомнила она, поставив чашку на стол, — но в Дюрбуи они совершенно не нужны. Без обид, но тут ты со своей специальностью не сможешь зарабатывать, да и работу найти тоже, а уезжать отсюда я тебе не разрешаю.
— Но... — начала я, но тётушка встала с места и строго заговорила:
— Ты несовершеннолетняя. Тебе ещё не исполнилось восемнадцать.
— В декабре мне...
— До твоего дня рождения ещё долго придется ждать, а пока... живо в университет.
— Ладно, — недовольно произнесла я, скрестив руки на груди. — Но учти, если мне там не понравится, я не буду учиться. И ещё у меня есть одно условие.
— Какое?
— Я поступаю в университет, а ты перекрашиваешь свои волосы в чёрный цвет, который у тебя был раньше. Люси, только не обижайся, но у меня складывается впечатление, что ты мне не тётя, а бабушка, — пожалуй, это было слишком грубо, но я это сказала ей, чтобы она поняла и изменила себя. Я не хотела её обижать, но и видеть то, что она с собой сделала, тоже.
Схватив зелёное яблоко, лежавшее на кухонном столе около мандаринов и других различных фруктов, я чмокнула на прощание Люси, прежде чем выбежать из своего нового дома.