- То есть как это: бесследно исчезло? – изумилась Алекто. – Куда же могло пропасть целое племя? Семьи, кланы? Но погодите, Преподобный, разве вы говорите не о племени арнуфильгов?
- Нет, не о них. Если я верно истолковал местную легенду, арнуфильги были всего лишь рабами у коренного населения Раденна.
- Рабами? – Алекто округлила глаза.
Она подумала о Радегунде, о её странном подарке: столь дорогая вещь, как браслет из массивного золота, никак не мог принадлежать рабыне. Но, если учесть, что прежде его владелицей была Аталия с картины неизвестного художника, то... То что? Неужели Радегунда украла его? Нет, в это трудно поверить!
- Так говорит легенда, – ответил викарий, которого, судя по его виду, не слишком волновала участь арнуфильгов. Зато куда более увлекательной казалась ему история исчезнувшего племени островитян: когда он говорил о них, взгляд его приобретал странный блеск. Или его интересовали сокровища?
- Так куда же пропали островитяне? – продолжала допытываться Алекто. – Должно же быть какое-то объяснение?
На лице Преподобного заиграла задорная улыбка, которая выдавала в нём увлечённого своим делом авантюриста.
- Такое есть, – радостно заявил он, – по долгом размышлении я нашёл это объяснение. Племя погибло! Оно ушло под воду – вместе со своими домами и храмами, вместе с сокровищами своего божества... А потом, столетия спустя, на Раденне появилась легенда о затопленном городе и его зловещих обитателях – не то призраках, не то морских чудовищах, прозванныхморганами. Но, как бы их ни называли, нет сомнений, что это существа иного мира! И нынешние жители Раденна испытывают перед ними панический страх; они боятся их и вместе с тем презирают и ненавидят...
Викарий помолчал, прежде чем продолжить, и Алекто, глядя на него, вдруг поняла, что он не только увлечён легендой о морганах, но – восхищается ими, испытывает к ним едва ли не благоговение. И это внезапное открытие показалось ей более, чем странным: как божий человек, Преподобный должен был почитать исключительно того, во славу которого он служит.
- А теперь пришло время поговорить о вашей родственнице, мадемуазель Алекто...
Глава 24
- А теперь пришло время поговорить о вашей родственнице, мадемуазель Алекто, – снова заговорил викарий, но теперь голос его изменился: в нём появилась неизъяснимая грусть. – Аталия приходилась вашему отцу, графу Харибальду де Лармор, родной сестрой. Родители и братья боготворили девочку, и, когда однажды, гуляя с подругой, она упала в море, их горе было неизмеримо. О том, как именно случилось несчастье, все судили со слов подруги девочки – это была Мартина. Сначала Мартина говорила, будто неожиданно разыгрался шторм, и на скалу, где девочки гуляли, обрушилась огромная волна, которая унесла Аталию в море. Потом она призналась своим родителям, что всё было иначе. Что Аталию в море унесла не волна, а – морганы, явившиеся из морских глубин. Как бы то ни было, девочку посчитали утонувшей, и вся её семья погрузилась в траур. Мать Аталии, графиня Изабель де Лармор, вскоре умерла, так и не сумев справиться с потерей любимой дочери. А старый граф, мессир Дагоберт, больше никогда не покидал стен дома и со временем превратился в безумца. Он утверждал, что по ночам слышит, как Аталия зовёт его со скал... Со дня гибели девочки прошло пять лет, и однажды, накануне Самайна, рыбаки увидели, как по дороге от побережья к Дому папоротников идёт молодая женщина. Оказалось, то была Аталия. Повзрослевшая, изменившаяся... Она была жива и невредима: как будто с ней не случилось никакой беды, как будто все эти годы она провела где-нибудь в гостях и теперь вернулась домой. Жители острова сразу поняли, что Аталия была похищена морганами, что она стала одной из них и что её возвращение не принесёт им ничего хорошего. Граф Дагоберт разгадал намерения земляков и, желая избежать кровопролития, запер дочь в подвале своего дома. Никто не знает достоверно, отчего умерла Аталия, но слухи шли такие, будто старый граф уморил её голодом. Аталию де Лармор все считали проклятой, поэтому ей не нашлось места в родовом склепе. Кладбищенский сторож сказал, что викарий отказался отпевать её в церкви, ибо был уверен, что имеет дело с ведьмой, или с призраком утопленницы. Или с чем-то иным, но определённо дьявольским.