Глава 33
Раздался противный скрежет, и тяжёлая, обитая железом дверь темницы распахнулась.
Алекто, сопровождаемая стражником, замерла на месте и вгляделась в разверзшийся перед ней чёрный прямоугольник. Солнце уже стояло высоко над горизонтом и, хотя успело вызолотить стены маркграфского замка, светило под слишком острым углом, поэтому его лучи не проникали во мрак темницы. Из мрака потянуло влажной затхлостью, плесенью, землёй. Как странно, что в прошлый раз, когда Алекто была здесь, чтобы освободить Обера, она не заметила этого запаха обречённости и смерти...
Стражник, открывший дверь, не уходил; Алекто тоже словно приросла к каменному полу и не сводила глаз с прямоугольного провала в темноту. Она никак не решалась войти.
И вдруг из глубины раздалось покашливание, а затем тяжёлый звон цепей и шарканье ног.
Алекто всё ещё была не в силах пошевелиться. Вскоре в чёрном прямоугольнике смутно проявилась фигура; мгновение – и она обрела чёткие очертания.
- Кузина... – прохрипел узник. Прокашлялся, сделал шаг вперёд, насколько ему позволяла длина цепи, которой он был прикован к кольцу в стене, и воскликнул: – Где, чёрт подери, вас так долго носило?
Тем временем стражник укрепил факел в настенной скобе, и Алекто могла получше разглядеть Готье-Дагоберта. Лекарь провёл в заточении всего одну ночь, а выглядел так, будто его держали в подземелье несколько лет. Он согнулся в три погибели; его глаза казались двумя провалами в чёрных кратерах исхудавшего лица. Готье-Дагоберт смотрел на Алекто, у него сильно дёргалось веко. Он больше не был похож ни на самоуверенного целителя, ни на дерзкого похитителя маркграфского сына. И только яростная, хотя и бессильная злоба, горевшая в его взгляде, не позволяла усомниться: перед Алекто стоял безжалостный убийца, лишивший жизни ни в чём не повинных людей.
- Удивлены? – с кривой усмешкой спросил лекарь, не спуская с Алекто глаз.
- Мне передали вашу просьбу... – начала было Алекто, но Готье-Дагоберт тут же прервал её:
- Я не об этом! – Он махнул рукой, скривился ещё сильнее и продолжил небрежно: – Только вам, дорогая кузина, я могу сказать в глаза горькую правду о себе. Несколько лет назад, путешествуя по Нейстрии, я был ранен в драке с разбойниками и страшно страдал от ран. Мне удалось получить из трав целебный настой, который я сначала принимал, чтобы утолить боль, а потом просто привык к нему. Это было единственное средство, которое помогало мне избавиться от упадка сил, а может быть, и от чего-то близкого к отчаянию. Но, как сейчас оказалось, без него моё тело начинает дряхлеть и разрушаться с поразительной быстротой...
Алекто слушала молча, в изумлении глядя на человека, который, выбери он иную судьбу, мог стать знаменитым врачевателем.
- Я знаю, что меня казнят, как только герцог Ортенау во всеуслышание вынесет мне смертный приговор, – вёл дальше Дагоберт де Лармор-младший. – Но я подумал, что могу и не дотянуть до этого дня, а мне так не хочется оставлять вас в неведении, дорогая кузина. Будет очень жаль, если тайна Дома папоротников откроется вам... в день вашей смерти.
Готье-Дагоберт с нервным смехом вскинул голову; по судорожно вздрагивающему лбу и в углах смеющегося рта пробежала циничная гримаса.
Алекто сдвинула брови и, сердито стукнув кулаком по ладони, воскликнула:
- Смейтесь сколько угодно, а я всё-таки скажу, что вы умрёте гораздо раньше меня!
- Вы правы, – на удивление кротко согласился с ней Готье-Дагоберт, оборвав свой жуткий смех.
Эта короткая перепалка отчего-то сразу смягчила его, и он продолжил почти миролюбиво:
- Вы не поверите, кузина, как я люблю беседовать с вами. Всегда любил. Вы девушка, притом такая молодая, и так серьёзно говорите о самых умных вещах... Так как я признался вам в своей симпатии, то с моей стороны было бы подло не предупредить вас об опасности, которая будет подстерегать вас в праздник тёмного Самайна... то есть ровно через день. Верно, вы так увлеклись поисками неуловимого убийцы, что успели позабыть об этом знаменательном событии?
После слов Дагоберта Алекто почувствовала какую-то растерянность, которая затем сменилась тревогой. Ведь и вправду, за эти несколько последних дней она напрочь забыла и о празднике, и о своей собственной свадьбе, которая должна была состояться сразу по окончании Трескового карнавала. Из-за убийства мадам Арогасты карнавал закончился раньше обычного, и, хотя графиня де Лармор носила траур по сестре, уговор с маркграфом остался в силе. Алекто впервые всерьёз задумалась о том, чем объяснялась такая спешка с венчанием и какая из сторон больше стремилась к тому, чтобы эта свадьба состоялась? Мадам Бертрада никогда не скрывала, что в браке дочери с сыном маркграфа видит залог её благополучия и что только союз с этим влиятельным семейством спасёт Бруиден да Ре от разрушительной тяжбы с сёстрами де Монфор. Но по какой причине Эд де Туар столь заинтересован в браке своего сына с единственной наследницей Дома папоротников? И почему сам Данафрид мечтает заполучить имение раденнских графов де Лармор?