К какому неведомому путешествию приглашал этот указующий перст?
Однако главное было не в этом. Потребовалось время, чтобы оно явилось к Алекто, завладело её сознанием, ослепило. Сомнений не оставалось: лицо юноши с ключом принадлежало л’Аодрену, королю морганов.
И чем дольше Алекто смотрела на него, тем сильнее становились её сомнения. Алафред, как его звали жители острова, был умиротворённым, с глазами, воплощающими спокойствие, с почти насмешливой улыбкой. Алафред был живой, обретший новую жизнь, которую кисть художника сделала бессмертной. Это был Алафред вдохновлённый, излучающий радость на века. Означало ли это, что тот, кто написал эту картину, не верил в гибель короля морганов? Или же эта картина была данью его памяти, неистребимой вечной любви к нему?
Только Аталия была способна написать эту чудесную картину, только она стремилась оживить любимого, только она могла видеть (ведь она овладела магическим даром морганов) местонахождение ключа, которое оставалось недоступным взорам других смертных...
Почувствовав жгучую боль на запястье, точно его внезапно опалило огнём, Алекто взглянула на браслет. Загадочное чудесное украшение, некогда принадлежавшее Аталии, полыхало ярким светом, слепившим глаза. Тем не менее Алекто сумела различить исходящий из золотого потока прямой тоненький лучик, похожий на дрожащую натянутую в воздухе нить. Этот лучик указывал на каменную кладку ограды в имении Бруиден да Ре, затканную огромными веерами папоротников. За мгновение до того, как лучик, вспыхнув роем искр, погас, Алекто увидела ключ – точь-в-точь как тот, что был изображён на картине – он лежал, утопая в изумительном пуху разноцветных мхов.
Подхватив заветный ключ от тайника с сокровищами морганов, Алекто бросилась в сторону скал с возвышавшейся на них башней маяка.
Глава 37
Небо было безоблачным, море спокойным; привычно пахло водорослями; над головой Алекто кружили чайки, а в прозрачной воде у скал были видны распластавшиеся на дне оранжевые морские звёзды и повисшая над ними огромная розовая медуза.
Солнце проникало сквозь толщу воды, рассеивая красноватые и желтоватые краски на большой глубине, но не меняя расцветки ближе к поверхности. Взору Алекто предстал великолепный подводный пейзаж: заросли водорослей, расположенные на белом песке на небольшой глубине, зелёные актинии, кораллы, рифы, уходящие в голубую бездну. Дно здесь было покрыто камнями – зеленоватыми, желтовато-красными, гранитными с блестящими вкраплениями.
Во время прилива камни погружались глубоко под воду, а при отливе как будто оголялись, возвышаясь над поверхностью воды. Алекто помнила, что самый высокий прилив, называемый Полной водой, у берегов Раденна связан с новолунием. Следующее новолуние в этом году должно было наступить как раз в праздник тёмного Самайна, то есть... уже завтра. Ныне же ожидался отлив, который называли Малой водой, и это означало, что Эд де Туар мог совершить путешествие к подводному замку так же легко, как семнадцать лет назад, когда последовал за Алафредом-л’Аодреном.
«Как только он догадается, что ключ у меня, тотчас поспешит сюда, к маяку», – подумала Алекто и, подобрав подол платья, начала взбираться по отлогому спуску скалы наверх, ко входу в маяк.
Когда за девушкой закрылась дверь, она заметила в полутьме какое-то движение. В башне маяка кто-то был! И внутренний голос подсказывал Алекто, что это вовсе не призрак смотрителя. От страха у Алекто учащённо забилось сердце. Она прильнула спиной к стене и, положив ладонь на браслет, крепко сжала его, точно искала в нём защиты. В тот же миг девушка почувствовала, что браслет вибрирует. Она посмотрела на него, и ей почудилась, что он вспыхнул красным. Алекто восприняла это как сигнал тревоги – и её затрясло от мысли, что здесь, в маяке, её подстерегает смертельная опасность. Она была совсем одна, и, если бы на неё напали, как это случилось в церкви и на скалах, спасти её было некому. Алекто пожалела о том, что не успела поделиться своими планами с Преподобным Готфридом, и что Обер куда-то исчез именно сейчас, когда она нуждалась в его помощи. Вспомнив о викарие и менестреле, Алекто поймала себя на мысли, что, кроме этих двоих, у неё больше не осталось защитников.