На кухне сделалось тихо.
Был поздний вечер. Час назад закрылась дверь за ментами, проводившими следственные действия долго и дотошно. В конце концов Аспирин подписал протокол и получил разрешение затереть наконец кровь на полу собственной квартиры. Убирать вызвалась Алена; она работала тряпкой молча и умело. Прихожая и гостиная понемногу теряли сходство с мясницкой. Ковер Аспирин скатал и вынес в коридор. Не знал, что делать с диваном, но Алена ухитрилась снять чехлы с диванных подушек и затолкать их в стиральную машину. Машина, получив задание на долгую стирку, катала и пережевывала красные тряпки, выполаскивала и снова принималась жевать. Все равно придется выбросить, думал Аспирин, слушая приглушенное хлюпанье пены.
– А я так устала, что даже радоваться как следует не могу, – пробормотала Алена.
Аспирин выудил пельмени из кипящего бульона. Нашел в холодильнике масло, уронил желтый ломтик поверх исходящих паром пельменных тушек:
– Ешь.
– Спасибо, – у нее дрожали ноздри, она в самом деле была очень голодна. – А ты?
– А меня тошнит, – сообщил он.
Алена не стала задавать вопросов. Склонилась над тарелкой, принялась сперва дуть изо всех сил, а потом есть. Полтора десятка пельменей исчезли, не успев как следует остынуть.
– Ты крови совсем не боишься? – вполголоса спросил Аспирин.
Девчонка помотала головой.
– Почему? – Аспирин уперся в стол локтями.
– Потому что я совсем не боюсь смерти, – спокойно отозвалась Алена. – А ты что подумал?
Аспирин молчал минуты три. Алена успела отрезать себе ломоть хлеба и начисто вылизать тарелку.
– А я что, боюсь? – спросил он наконец совсем тихо.
– Конечно, – Алена откинулась на спинку стула, блаженно перевела дыхание. – Ты боишься. Здесь все боятся. Почти все. Все знают, что умрут.
– А ты?
– А я не умру, – Алена улыбнулась. – Я знаю, что все живые. Все живое. И смерти нет. Нигде.
– Кто тебе такое сказал? Расскажи мне подробнее… Почему ты говоришь – «здесь»? Может, вы… там, со своими… товарищами… ждете конца света? И перехода в иной мир?
Алена больше не улыбалась. Взяла тарелку, отнесла к раковине, потом вернулась и смахнула со стола крошки.
– Там у тебя диски, – сказала, откручивая горячий кран. – Я, когда убирала, видела… Ты много слушаешь музыку?
– На вопросы старших надо отвечать, – сообщил Аспирин. – Не увиливай. Кто этот твой… «не человек»? Сэнсей? Учитель? Наставник? И что у него за право – отпускать тебя или не отпускать? И на каком, черт возьми, языке вы говорили?
Алена вымыла тарелку. Сняла с полки баночку меда, поставила на стол:
– Я сейчас Мишутку принесу…
– Не смей! – рявкнул Аспирин.
Алена остановилась в дверях:
– Что?
– Он весь в кровище, – тоном ниже сказал Аспирин.
– Он чистый. На нем ни пятнышка. Ты же видел.
– Я не хочу его больше видеть, – сказал Аспирин. – Сделай так, чтобы он не попадался мне на глаза. Иначе я его выкину в мусоропровод.
Алена помолчала. Ни слова ни говоря, взяла мед со стола, ложку из посудного ящика, бросила укоризненный взгляд на Аспирина и удалилась из кухни.
Аспирин включил телевизор. Ведущий программы новостей молол какую-то чушь; Аспирин переключился на музыкальный канал, сделал звук погромче и почти сразу ощутил облегчение.
Он хорошо знал этих ребят. Команда была настолько непопсовая, что никак не могла нормально раскрутиться. Лидер их, Костя, брал вдохновение всюду, где плохо лежало: этнические напевы, сыгранные на глиняной свистульке в сопровождении жесткого металлического бэк-граунда, обретали в Костином исполнении почти симфоническую глубину. Энергия, изливавшаяся со сцены в зал, топила публику в волнах экстаза. В «Куклабаке» команду приняли хорошо, но только один раз. Говорят, хозяин, сам поколбасившись от души, наутро обронил что-то вроде: «Это для маргиналов»…
Вот и прайм-тайма им не видать. Первый час ночи: маргиналы бодрствуют…
Соседи стукнули в батарею. Аспирин сосчитал до десяти и убрал звук. Опустил голову на ладони, почти физически ощущая, как проблемы всей тяжестью наваливаются на основание черепа.
Прошло всего двое суток с тех пор, как он подобрал в подворотне Алену Алексеевну. Новоявленную Алену Алексеевну, как выразился потом ее босоногий наставник.
(Один из ментов спросил между прочим, где комната ребенка. Аспирин объяснил, что девочка приехала от матери всего на несколько дней, и мент тогда сознался: его удивило, что в доме нет ни детских книг, ни вещей, ни игрушек – ничего…)
Надо признать: Аспирин сам себе навредил. Первый раз – когда не оставил девочку стоять, где стояла. Второй раз – когда отказался сразу же, безо всяких объяснений, выдать ее гостю в камуфляжных штанах…
Гостю, под чьим взглядом зеркала берутся инеем.
В гостиной вдруг грянул музыкальный центр. «Кармина Бурана»; соседи, озверев, затарабанили по батарее чем-то тяжелым.
– Выключи! – крикнул Аспирин. Ответа не последовало; кряхтя, он встал, вошел в гостиную (аудиосистема была его гордостью, даже на такой бешеной громкости почти не ощущалось искажения звука) и нажал на «Стоп».
Алена преспокойно сидела в кресле и «кормила» своего медведя медом из баночки.
Соседи продолжали тарабанить. Не исключено, что сейчас и в дверь позвонят.
А, вот оно. Телефон.
– Возьми трубку, – сказал Аспирин Алене.
Та как ни в чем ни бывало потянулась за трубкой:
– Алло? Нет, вы туда попали… Я его дочь. Что? Да, это я включила музыку. Нет, он дома. Нет, не спит. Ну ладно. Я скажу… Спокойной ночи.
И нажала «отбой».
– Ругаются, – пробормотала будто сама себе.
– Ты знаешь, который час?
– Но ты же телевизор включал?
Медвежонок лежал на ее коленях – маленький, пушистый, мягкий и трогательный.
Аспирина разбудила мусорная машина. Ревела, рычала, опрокидывая баки и как всегда промахиваясь. Скрежет металла и вой мотора стояли такие, будто во дворе шло танковое сражение. Аспирин посмотрел на часы – без четверти шесть.