я цветок его тронуть, и обещало мне смерть лютую и безвременную. Я пал ему в ноги, принялся вас вспоминать да молить чудище, чтобы отпустило оно меня к моим детушкам, которые непременно без моего попечения испоганят все нажитое мной добро, без опыту и старания... Мы все дружно переглянулись и решили про себя, что при случае попомним батюшке эти его словеса, ежели окажется, что чудище лесное его никак опосля того не изувечило, что было бы весьма справедливым исходом. А батюшка, меж тем, все с большим душевным трепетом излагал историю свою: -...и сжалилось чудище ужасное, когда услышало, сколько душ мне приходится кормить трудом своим неустанным. Порешило оно, что отпустит меня, ежели я отдам ему одну из своих дочерей. А так как их у меня осемь... -Девять, батюшка, - мрачно поправила я его. В который раз уж родитель путался, сколько отпрысков произвел на свет и какого полу, так что порою подозревали мы, будто до этого ему нет никакого дела. -Тем более! - с радостию возговорил батюшка. - Раз у меня их девять, то хозяйству особого урона не нанесет тот случай, ежели одна из вас отправится на съедение к лютому чудищу лесному. А оно, правду сказать, обещало, что вреда никакого не нанесет и обращаться будет со всем почтением. Врало, наверное, но это уже дело десятое. Так что решайте, мои чадушки, кто из вас пойдет к чудищу во имя спасения своего горемычного батюшки, - тут он закручинился и уронил голову свою плешивую. - Беда-то какая... Покосы скоро, начнутся, а тут одна рабочая душа ни за грош пропадает... Хорошо, что его девицы интересовали, а не парни справные... Между тем братья и сестры мои переглянулись вдругоряд, и, враз условившись безо всяких слов, сказали: -Лушку отправляем! Этого я никак не ждала, однако ж вспомнив, что намедни отвесила затрещины всем младшеньким за то, что своровали варенье из подпола, старшего брата волоком притащила с развеселых гуляний молодеческих, чтоб не отлынивал от работы, а сестриц отходила розгами, чтоб не строили глазки парням, я поняла, что судьба моя предрешена. Батюшка весьма опечалился, памятуя, что в моем лице теряет самого старательного и прилежного работника, но вскоре согласился с таким решением. Для порядку поплакавши на моей могучей девической груди, он перекрестил меня на дорожку и вручил золотой перстень, который дало ему чудище, да сунул тот самый цветочек, из-за которого все и случилось. Едва только надела я перстень на мизинец - маловато было колечко-то - как тут же все вокруг померкло, и очутилась я среди богато изукрашенных палат. Заиграла музыка согласная, появились столы, яствами уставленные. "Не сразу, поди, съесть хочет, - поняла я. - Вначале откормит, как следует". Вышла я в сад, миновав золоченые коридоры да хрустальные лестницы, и увидела словам батюшки полное подтверждение. Плоды здесь произрастали в таком изобилии, что зависть брала, напополам с удивлением. Тут забили кругом фонтаны, и поняла я, что здесь никто воду ведрами не считает. Нашла я вскоре пригорок муравчатый, посадила обратно цветочек аленький, и засиял он пуще прежнего. Представила я, что по ночи эдак все огурцы на огороде засветятся, и содрогнулась вся от батюшкиного замысла. Глянула я на стену мраморную, а там огненными буквами печатаются словеса. Попробовала я прочитать их раз-другой, плюнула, да и говорю: -Почтенный господин лесной, грамоте я не обучена толком, читать эдакие закорючки, да еще и огненные никак не смогу, так что придется вам по простому со мной говорить. Исчезла со стены писанина, смолкла музыка сладкозвучная. А затем просипело чудище лесное откуда-то из кустов: -Не бойся меня, красна девица! Я тебя не обижу. Будешь жить тут как королевишна, что ни попросишь - все сделаю. Хочешь весточку домой послать сродственникам? Подивилась я любезности чудища, да и ответила столь же ласково: -Да пусть они катятся к бесам, сродствнники мои. Я по ним еще не настолько стосковалась, чтоб забыть, как они меня сюда единогласно отправили. А пока что прими благодарность мою искреннюю за то, что не сожрал меня сразу же, милостивый господин. Не знаю, чем и отплатить тебе за такую доброту. Полы в палатах помыть не надобно? Али постирать чего? Примолкло чудище лесное, а затем отозвалось в смущении великом: -Не для того я тебя сюда пригласил, чтобы эдак мучить и измываться. Не господин я тебе, и ты можешь делать все, что пожелаешь, красна девица! Тут настало время мне изумляться, так как сроду я не слыхала, чтобы кто-то всерьез мучился, половицы намывая или подштанники полоща. Однако виду я не подала и с радушием промолвила: -Спасибо тебе, господин! Кличут меня Гликерией Сидоровной, кстати говоря. А как тебя звать-величать? -Макар Антипович я, - отозвалось чудище после некоторого промедления.?