...И стала жить я у Макар Антипыча, существа на диво деликатного и незлобивого, хоть по батюшкиным словам и чрезвычайно лохматого. ?Почивала я на перине пуху лебяжьего, трапезничала яствами сахарными за столом, златотканой скатертью крытым, после чего гуляла по зелену саду, дивясь на зверей и птиц, кои там обитали в немереном количестве и притом ущерба посевам не наносили. Повсюду меня сопровождала музыка сладкозвучная, и что бы не пожелалось мне увидеть - тут же исполнялось со всей предупредительностью. -Довольна ли ты угощением да прислугою, свет Гликерия Сидоровна? - спрашивает меня чудище лесное. -Довольна, Макар Антипыч, - отвечаю я со всем старанием, так как не уверилась еще окончательно, сожрет ли он меня в итоге али нет. Проходит день, проходит другой, а я все гуляю по зелену саду и не покушается никто на тело мое белое. Все так же бьют фонтаны хрустальной воды, щебечут птицы райские, да благоденствует овощ всякий под солнышком красным. Не успею я подумать, что присесть бы не худо, как тут же табуреточка резная появляется с подушкою камчатной, чтоб не натрудила я седалище свое, в прохладной тени-то сидючи; не успеет в животе заурчать, как стол явится изобильный. Сундуки от одежд богатых ломятся, стены хрустальные без устали отражают красоту мою девическую, жемчугами да яхонтами изукрашенную. И так мне это все опротивело на третий-то день, что не выдержала я, вышла посеред сада зеленого и крикнула зычно: -Выходи, любезный Макар Антипыч! Хочу своими глазами увидеть милостивого хозяина своего, гостеприимца! Засопел тут Макар Антипыч из кустов, заворочался. -Не могу, - говорит, - Гликерия Сидоровна! Больно страшен я, да противен, что телом, что лицом. Испугаешься ты меня и прогонишь с глаз долой, а мне обида от того великая да расстройство. -Чем ты напугать меня сможешь, - отвечаю я ему ласково, - Макар Антипыч, коли я батюшку со всех свадеб в деревне волоком таскала в непотребном виде, да всех младшеньких своих с колыбели взрастила... У Мокейки-то пучеглазие, у Тихона - кривозубие, а Геростратушка и вовсе сутул в отрочестве был, точно кляча дохлая, да прыщав аки огурец пупырчатый! А Дунюшка-то наша бородавками как-то изошла - и ничо, пережили. Выходи, да не кочевряжься, Макар Антипыч! Будем с тобой честь по чети говорить! Закручинилось чудище, и принялось юлить, дескать, вечером выйдет, как сойдут на зелен сад сумерки. Говорю я ему твердо: -Пошто засмущать меня хочешь, Макарушка? Последнего, кто меня вечером в зелен сад приглашал, на звезды поглядеть, я так коромыслом отходила, что семь бабок-шептуний его от заикания лечили! Не дело это, девице вечером свидания назначать, обещаниями всяческими прельщая! Вздохнул Макар Антипыч, поняв, что нашла коса на камень, да и вышел на ясен свет. Страхолюден он был препорядочно, однако ж не до такой степени, чтоб памяти лишаться. Даже пушист местами и конечностями весьма богат и разнообразен. Засмущался он взгляда моего, согнулся в три погибели, и пятиться начал, точно зверь морской, каракатица. -Куда ж ты, Макар Антипыч? - остановила я его белою рученькой, чтоб не потоптал он грядки со свеклою. - Не надобно малодушничать, не так уж все худо в твоем сложении. Видно, что существо ты к труду годное, о том я и поговорить хотела. Остановилось чудище, покорилось. Явились тут кушетки да столик с вазами, на что я сурово ответствовала: -Не усердствуй ты так, Макар Антипыч. Не по сердцу это мне. Который день я у тебя живу - и пальцем о палец не ударила. Одни только увеселения да угощения повсюду. Эдак и ум, и здоровье растерять можно. Вижу я, Макарушка, что грусть-тоска тебя гнетет и скажу, правды не утая, что все это от безделья и праздности. Вот я на исходе третьего дня так маялась, что прыщ у себя под коленкой нашла. А тебе-то и подавно нельзя на такие занятия отвлекаться. Без дела человек только небо коптит! -Страдания мои от того, что уродлив я непомерно! - возопило чудище и скрыло морду свою в лапах когтистых. - Увидели б меня люди - ужаснулися! -Дык нет тут людей-то, - толкую я ему. - Какая ж тебе разница, благообразен ты али нет? Занятие тебе нужно найти! Что две руки, что восемь - главное, чтоб при деле! А как же тут не запечалиться, когда все, что не пожелаешь - тут же является безо всякого усилия? Нет, Макар Антипыч, нужно это все менять! Задумалось чудище, примолкло. Затем глянуло на меня жалобно и говорит: -Раз ты так, Гликерия Сидоровна, мыслишь, покорюсь я воле твоей, ибо нет для меня большей радости, чем желания твои исполнять!.. Прервала я эти разговоры постылые: -Не для меня ты это будешь делать, а для себя, родимого! Разве ж дело это для молодого мужика - чахнуть над златом-серебром, да яства поглощать, слезами при том обливаючись да о судьбинушке своей горькой печалясь?.. Научу я тебя, как жить надобно! И косить будешь, и бочки клепать, и верейки вязать!.. И принялась я чудище научать труду честному. Запретила ему всяческое колдовство применять, дала в руки топор да заставила поленницу дров на хозяйственном дворе переколоть. Вечером лапти мы плели, утром грибы-ягоды в лесной чаще собирали, до обеду на огороде тяпками махали, а опосля обеду - траву косили. -Для кого трава-то? - Макар Антипыч интересуется, с пыхтением косой махая безо всякого умения. -Для коровушки, кормилицы нашей! - отвечаю я ему. - Знай, поспевай за мной! Ежели сегодня все скосим, то через два дня будем уже стога складывать! А на месте этом в следующем году землю вспашем, да посеем овес, чтобы лошадушку было чем кормить! Пробежала тут дрожь по чудовищу, однако ж продолжило оно косу гробить. Вечером сели мы за стол, выставила я щи да пирожки с пылу, с жару из печи, и принялись мы трапезничать. -Молодец ты, Макар Антипыч! - говорю я. - Видно, что неумел ты и телом изнежен, однако мы это в скором времени поправим! Сегодня легкий день был, чтоб ты пообвыкся, а завтра попробуем в полную силу поработать. Будем сарай для коровушки строить! А я пива хмельного наварю, да окрошки сделаю. Завздыхало чудище, щами давясь. До того его жизнь эта испортила, что нисколечко оно не верило в силы свои. Решила я его подбодрить да о жизни его одинокой расспросить. -А что, Макар Антипыч, никогошеньки у тебя тут в гостях не бывает? Али первая я сюда попала, вслед за горемычным батюшкой моим? Помялось чудище лесное, да и призналось: -Десятая ты, Гликерия Сидоровна. Залучал я к себе девиц разных, утешения да компании дружеской ища, и не одна моего угождения не приняла. От признания такого волосы у меня на голове зашевелились, и спросила я со всей деликатностью: -А что ж с теми девицами приключалось впоследствии? Живы ли они, здоровы и где обретаются? Разговорилось тут чудище и узнала я, что немало огорчений принес ему поиск друга верного среди девиц красных. -...третья образованная была, тонкая да лиричная. Все стихи мне читала, я уж надеяться начал, что нашел сродственную душу, столь же высокими материями мыслящую. А потом гляжу - отравилась она, в золоченую скатерть завернувшись. И записку оставила, мол, настоящая любовь, она должна быть несчастливой и вообще, Клеопатра вот так же погибла, а ее возлюбленный за нею последовал, так что и я должон пример сей соблюсти, ежели и впрямь люблю ее всей душою, как говорил. Шестая шустрая была, востроглазая и веселия преисполнена - все-то ей нравилось, и катания на колесницах без коня по лесам, и гуляния по саду, и яства заморские - а потом взяла, да сбежала, пуд золота с собой прихвативши. Седьмая, напротив, все плакала, об былом ухажере вспоминала, с которым я ее разлучил, а затем прибить меня пыталась самым злонамеренным образом. Первая, так та, вообще, едва цветочек аленький не истоптала в пыль ногами, как сюда угодила. Четвертая оказалась из семьи браконьеров потомственных - не успел оглянуться, а она уже оленя златорого свежует, да рыб златоперых сетью ловит и на чердаке в тарань сушит... Слушала я те истории, слушала, да и постановила: -От безделья те беды все были, Макар Антипыч. Коли все эти девицы работали бы, а не в тени прохлаждались, на эдакие выбрыки у них и времени-то не нашлось! Снова вздохнуло чудище, однако вновь свою песню про безобразие да уродство, которые всему виной, не завело. ...Три дня с Макарушкой возводили сруб, неумение его к строительству искореняя, а к вечеру вспомнилось мне, как споро в отеческом дому работа ладилась и запечалилась я, лицом потемневши. -Гликерия Сидоровна, - с надеждою молвило чудище. - Али не по дому вы заскучали? Не по родителю ли своему ласковому, не по братьям-сестрам родимым? Пуще того я затосковала, ибо речи его ласковые да подхалимские кого угодно бы до белого каления довели. Ни словечечка веселого да едкого от Макара Антипыча не дождешься, ни брани ядреной. Бревно ему на лапу угодило - и то молвил: "Больно-то как, Гликерия Сидоровна!". Впору повеситься от такого помощничка, угодливого да сахарного, точно из меду его лепили, да киселем скрепляли! -Да, Макар Антипыч, не худо было бы мне родных повидать, словечком перемолвиться, - взговорила я с волнением. - Да только разве ж отпустишь ты меня... -Отпущу! - вскричало чудище торопливо. - Только скажи - и тут же отпущу! Перстень-то золотой у тебя. Как захочешь к батюшке возвернуться, так только слово молви, надень его на мизинец правый, и тут же очутишься в родных стенах! -Да как же я тебя покину, мил друг? - встревожилась я. - Только-только грусть-тоску твою прогнали, как на тебе... И решилась я оставить