========== Глава 1 ==========
Минерва приходит каждый день. Конечно же, дойти до школьного лазарета недолго. Хотя, думаю, дело было не в этом. Она же принципиальная, как все гриффиндорцы, мантикора их раздери. Переживает, что наговорила мне много лишнего, пока я был директором. Лишнего и несправедливо злого.
Я не злюсь. И тогда не злился. Мне давно уже было ясно, что все будет именно так – и презрение в глазах коллег, и ненависть в глазах учеников. Давно. Гораздо раньше, чем я произнес Непростительное на Астрономической башне. Думаю, Альбус понимал это не хуже меня, когда брал с меня обещание. И выбора он мне не оставил. Я не знал только, как долго все это продлится. И чем закончится. И закончится ли вообще – до моей смерти.
Я не злюсь. На них. Почти. По крайней мере, мне хотелось бы в это верить. Но две вещи я никогда не забуду.
Как Минерва обозвала меня трусом – накануне Битвы, прямо перед детьми. Причем отлично понимая, что сражаюсь я с ней даже не в полсилы. Мои способности она знала прекрасно. Равно как и мою реакцию. Но почему-то решила, что я боюсь продолжения магической дуэли. Хотя нет. Не „почему-то“. Я прекрасно знаю, почему – от злости. Ненависть глаза застит. Впрочем, кое в чем она была права - я боялся. Боялся, что не сумею предугадать ее движения и зацеплю боевым заклинанием. Обошлось.
И не забуду, как Лонгботтом разбросал по всей Школе листовки. Художник недоделанный. Хотя рисовал, наверняка, не он – слишком маггловская тематика. В чистокровных семьях больше про Гриндевальда читают, чем про Гитлера с его СС. Минерва тогда поджала губы и сказала, что мои инициалы сами напрашивались на эту аналогию. Теперь жалеет, что сказала. Гриффиндорка. Слизеринку бы совесть не грызла – слизеринка бы благоразумно смолчала, а не вываливала весь словесный яд прямо в лицо.
Минерва приходит каждый день. Грейнджер тоже. Поначалу я на это злился. Не хочу ненужной жалости. Справлюсь. Сам. Или сдохну. Тоже сам. Без этих слащавых сюсюканий.
Но подыхать очень не хочется. И оставаться совсем одному – тоже.
С Грейнджер я даже чувствую себя полезным. А не просто калекой, который может передвигаться только наощупь. Для того, чтобы обьяснять ей теорию, мне глаза не нужны. Только голос, который стал чуть ниже и более хриплым. Ну и руки, которые помнят все необходимые для заклинаний жесты. Иногда мне кажется, что я и зелья варить мог бы вслепую, ведь даже силу кипения можно определить на слух, а качество зелья – по запаху. Но это все пустое самоутешение. Приятные мысли, чтобы не свихнуться окончательно в вязкой темноте.
Забавно – последнее, что я помню, это глаза Лили. Не важно, что смотрели они на меня с ненавистного лица Поттера. Все равно было ощущение, что она простила. Простила и простилась со мной навсегда. Хотя патронус у меня выглядит по-прежнему. По крайней мере, так утверждает Грейнджер. Не думаю, что она лжет.
Когда варил антидот от яда Нагини, я не слишком рассчитывал на спасение. Даже если заранее принимать кроветворное, шансы выжить ничтожны. Уже потому, что хотя бы в течении дюжины часов кто-то должен наложить целительные чары. А кто будет этим заниматься? Даже если Поттер увидит мои воспоминания, он тоже не жилец. По крайней мере, я так думал. И уже мысленно похоронил нас обоих. Еще когда Альбус рассказал мне правду.
Но старый маразматик ошибся. И я тоже.
Минерва говорит, что после Битвы спасать меня ринулась именно Грейнджер. У Поппи и без меня было дел не в проворот, а Грейнджер „мнила себя великим колдомедиком“. Как я ей заявил, когда очнулся. Зря сказал. Как-то уж слишком по-гриффиндорски вышло. Резко и глупо.
Она ведь сделала все, что можно. Ни Поппи, ни колдомедики из Мунго не справились бы лучше. Но теперь Грейнджер уверена, что моя слепота – ее ошибка. А не моя.
А на самом деле - антидот был не совершенен, кровопотеря слишком сильная, целительные чары были наложены не сразу…
Грейнджер не виновата. Но что сказано, то сказано. И, к сожалению, услышано. В отличие от моих извинений и попыток Минервы с Поппи ее убедить, что я просто брякнул глупость сгоряча и с досады. Даже слова колдомедика из Мунго она мимо ушей пропустила. Гриффиндорская Всезнайка…
Шансов на исцеление у меня мало – яд и темная магия хоркрукса это вам не мышьяк с цианистым калием. Шансов мало. А если не лукавить – они нулевые. Остается утешаться тем, что я выжил. И последнее, что я видел, были глаза Лили.
Поттер, мантикора его раздери, заявил Визенгамоту, что если бы не я и не мое участие в войне, погибло бы очень много людей. И что Волдеморт победил бы, если бы не мои воспоминания – мол, именно они дали Золотому мальчику силы в последней схватке. Пафосная чушь. Но благодаря ей меня оправдали. И не стали перечить – оградили от толпы любопытных сочувствующих лицемеров, которым до меня нет никакого дела, а на слепца посмотреть хочется.
Я не хотел ехать в Мунго. Там все чужое. И люди, и стены. А в лазарет Хогвартса и в мои комнаты заходят только Поппи с Минервой. Ну и Грейнджер. Иногда заглядывает Поттер вместе с Лонгботтомом – то ли совесть их мучает, то ли страх перед экзаменами по Высшим зельям. Но вопросы задают дельные. Почти такие же дельные, как у Грейнджер. Но не такие глубокие – ответить на них можно с ходу. А вот над грейнджеровскими приходится подумать. Самое то во время бессонницы.
Хуже, когда мысли перескакивают с этих вопросов на саму Грейнджер. Запомнил я ее такой, какой она была в Хижине. Когда протягивала Поттеру фляжку для моих воспоминаний. Осунувшаяся, встрепанная, неожиданно повзрослевшая. А теперь воображение подло дорисовывает и все то, что я не видел.
Мне нет и сорока. Но ей лишь двадцать. И что я могу предложить ей, кроме Ордена Мерлина, который Поттер стребовал для меня у Визенгамота? Мою слепоту? Уход за калекой? Дом в убогом квартале? Что?!
Мыслям не прикажешь. По крайней мере, по ночам. Но когда Грейнджер заходит ко мне после уроков, я вполне могу сосредоточиться на реальности. И очень жду этих встреч. Которые вот-вот закончатся – до выпускных экзаменов осталось всего ничего. А потом она уедет.
Мне просто повезло, что Поттер с Грейнджер решили остаться в Хогвартсе на этот год – чтобы нормально закончить Школу. Да и многие их сокурсники остались на второй год – сами, добровольно. Удивительная тяга к знаниям. Подозрительная. Хотя есть и исключения. Уизли, очередное рыжее недоразумение огромной семейки, остался в Лондоне – работает в магазине вместо погибшего брата.
Грейнджер говорит, что рассталась с ним вскоре после Битвы. Будто мне это важно услышать…
Да, важно. Но ей этого знать не обязательно. Будет жалеть, стесняться… и все рухнет. А так – у меня есть еще несколько недель до ее выпускных экзаменов. О „потом“ думать не хочу. Когда наступит это „потом“, тогда и буду думать.
*
Поппи твердит, что мне нужно чаще выходить на улицу и радоваться солнцу. Тепло его лучей я кожей чувствую, но при чем тут радость? Мне и у камина неплохо.
Я понимаю, что главное слово в тирадах Поппи - „радоваться“. Она приносит мне горький шоколад – как я люблю. Наивная хаффлпаффка. Думает, это „лечение“ поможет – колдомедик из Мунго сказал, что моя слепота сродни магии дементоров и излечить ее может только „состояние радости и счастья“. С колдомедиком-то я согласен, но вот как объяснить Поппи, что речь шла не о солнце и шоколаде? И даже не об удовольствии от хорошего шотландского огневиски, которое мне иногда приносит Минерва. Речь о том счастье, что дает силы создавать патронусов. А мой, если верить Грейнджер, тает очень быстро. Она думает, что я просто не пытаюсь создать его более мощным – незачем. Но на самом деле я просто не могу.