— Один коробок есть. А представь — его нет. Ну, чего насупился?
— Это не самое страшное. Древние люди огонь добывали трением.
— Ты по истории, наверное, пятерки получал? — спросила Аленка, улыбаясь глазами. — Может, попробуешь, как это получается?
Подначивающая улыбка Аленки и манера говорить со мной, точно с беспомощным малышом, задели мое самолюбие, толкнули на глупый поступок. Я выбрал два сухих полена, поудобнее присел на бревно и начал их быстро-быстро тереть одно о другое. Семь потов и нуль успеха окончательно унизили меня в глазах Аленки.
— Крепче! Сильнее нажимай! — на полном серьезе советовала Аленка. — Понюхай, чем пахнут поленья!..
Принюхиваться к поленьям я, конечно, не стал и минут через десять снова принялся за дело, но вскоре, вытирая рукавом куртки вспотевший лоб, окончательно выдохся.
— Собери-ка лучше дровишек, — захохотала Аленка. — И навсегда забудь такой способ добычи огня.
Кучу сушняка я собрал в сосняке, сложил колодцем и чуть не ахнул от удивления: в кошеле трепыхались хариусы. Аленка, заметив мой восторг, снова напомнила о добыче огня. Я молча послал в ее адрес соленое словечко и грубовато попросил не строить из меня дурачка.
— У тебя, оказывается, нервишки жидкие? — Аленка выдрала из своей куртки клок ваты, свернула тугой куделькой, положила на гладкое бревно и дала практический совет: — Катай кудельку поленом. Минут через десять вата загорится. Честное комсомольское, загорится!.. Я спичек не жалею. Бери! Но хочу, чтобы ты научился добывать огонь без них. Может быть, когда-нибудь пригодится.
Дружеский совет и минут двадцать адского труда принесли победу: вата задымилась. Кудельку по рекомендации Аленки я обмотал сухим мхом и дул на нее до тех пор, пока мох не вспыхнул пламенем. Розовое крылышко огня я сунул под сухую березовую кору. Красные язычки слились в клубок бледно-голубого огня, и костер запылал. Аленка, приладив над ним котелок, начала потрошить хариусов. Я устало присел на бревно и огляделся вокруг. Деревья темной стеной подступали со всех сторон к разгулявшемуся огню. Редкозубая цепочка сопок слилась в черную линию, и на ее вершине замигали крупные голубые звезды. Аленка посоветовала подкатить еще пару бревен (благо их Говоруха во время весенних паводков натаскивает сюда с лесосек сотни), но ее голос прозвучал почему-то глухо, стал удаляться и вскоре затих.
— Вставай! — начал меня кто-то тормошить. — Ушица поспела. Бери ложку и нажимай!
Если боги на Олимпе и питаются ангельской пищей, то я готов дать клятву: подобное яство им даже под пасху на зорьке не снилось. После двух ложек душистой, наваристой юшки я с превеликим удовольствием ближе подсел к черному котелку.
— Вот это по-нашему! — похвалила Аленка. — Заправляйся капитально. Впереди дорога длинная.
Я работал ложкой до пота и смотрел на костер. Огонь синими лентами бежал по сухим поленьям, закручивался розоватыми змейками, разливался тонким пологом и, точно от натуги, делался кроваво-темным.
Таежные ночи. Сколько о них сложено былей, небылиц, баек, погудок! Первую ночь в тайге я запомнил крупнозвездной, с тревожной тишиной. Такой она до сих пор живет в моей памяти. Такой, пожалуй, останется навсегда.
Наш костер, угасая, побурел, как помидор на солнцепеке, и, постреливая жаром, начал одеваться седым пеплом.
— А теперь и отдыхать можно, — решила Аленка. — Ложи бревна крестом и поджигай. Первую половину ночи ты спишь, вторую — я.
Кучи хвороста под бревнами загорелись быстро, весело. По совету Аленки я улегся на охапке сушняка и сам не заметил, когда уснул. Разбудила она меня далеко за полночь. Я протер глаза и посмотрел на небо. Темный, редкозвездный полог над головой стал ниже и тяжелей.
— Смотри не усни! — сворачиваясь комочком, дала наказ Аленка. — Как только начнут вырисовываться сопки — побьем.
Я подбросил в костер сушняка и, немного размявшись, закурил. Густая зябкая тишина давила со всех сторон. Эту тишину порой нарушал ветерок, и тогда все вокруг оживало: шуршала прошлогодняя листва, бойче звенела Говоруха, в темных вершинах сосен раздавались протяжные стоны. Когда ветерок затихал, тишина снова заступала в дозор, и только где-то в глубине тайги не умирал монотонный звук: тум-тум-тум…
Коротать одному таежную ночь не пришлось. Холодная липкая темень вскоре проглотила звезды и так низко опустилась над костром, что мне показалось: мокрые тучи прилегли рядом с нами обсушиться и подремать до рассвета. Я, подбросив в огонь сушняка, насторожился: с левой стороны послышался шум. Он с каждой секундой приближался, становился все громче. Не успел я разгадать, что это такое, шквал ливня обрушился на поляну.