Поэтому Миреку пришла гениальная идея. С минуту он наблюдал за малышами в песочнице, потом заговорил с ними. У каждого малыша, разумеется, было ведерко. Ну, Мирек и обещал им, что, если они возьмут свои ведерки, полные песка, и пойдут за ним, он покажет им нечто потрясающее, чего они еще не видели.
— А что ты собирался им показать? — полюбопытствовал Алеш.
— Самого толстого в мире предводителя компании, — отрезал Мирек, и Алеш, разозлившись, умолк.
Только Мирек упустил из виду бабушек, присматривавших за малышами.
Едва стайка любопытной детворы с Миреком во главе двинулась в путь, бабушки оторвались от своих скамеек, вязания и разговоров про болезни и накинулись на Мирека, полагая, как он заключил из их воплей, что этот злой мальчик, должно быть, людоед и хочет в укромном местечке скушать их прекрасных деточек. Мирек, вероятно, имел такую же возможность разумно объяснить все, как и мы с Чендой, когда стояли под дулом дедушкиного духового ружья.
— Старики — это самые старые из взрослых, — глубокомысленно заметил Ченда. — Так что договориться с ними еще труднее, чем с обыкновенными взрослыми.
— Из чего следует… — начал я, но Алеш, не дав договорить, перебил меня:
— Вы бездарны! Я единственный из всех выполнил задание. Принес и бак, и веселку.
— А где ты их достал? — подозрительно спросил Ченда.
— Дома, — гордо ответил Алеш, — бабушкин бак для белья и веселка.
— Ишь, как просто! — усмехнулся Ченда. — Тебе и искать не пришлось! Ты думаешь, у нас дома поливают цветы из лейки?
— Или у меня на кухне есть песочница? — добавил Мирек.
— Оправдывайтесь теперь, — разозлился Алеш, — так мы клуб никогда не построим.
— Точно, — грустно подтвердил Ченда.
— Ну, если невозможно начать с пола, — и я хитро подмигнул Алешу, — начнем с кладовки.
Но Алеш не попался на удочку — похоже было, он и в самом деле злился.
— Настоящий клуб должен начинаться с пола! И брось свои глупые шуточки, Боржик. Раз я вожак, то могу и приказать. Помните: того, кто завтра не принесет, что требуется, я исключу из компании!
Мы с Чендой и Миреком переглянулись, но предпочли промолчать.
По дороге домой Мирек презрительно произнес:
— Ну и вожак у нас… — и добавил еще несколько выражений, отсутствующих в словаре приличных слов.
Мы с Чендой договорились, что каждый достанет по лейке. Мне пришлось изрядно потрудиться.
— Лейку? А для чего? — покачала головой мама.
Мама вечно твердит, что я ужасно любопытный, но, думаю, любопытна как раз она. «Что сегодня в школе? Что сказала учительница? Куда идешь? Что у тебя в кармане?»
Так расспрашивать может только мама. Самое большее, что интересует меня, — это почему мне вытирать посуду, когда я собрался идти гулять.
— Лейка… — заколебался я, но вдруг мне в голову пришла неплохая мысль, и я выпалил: — Завтра в школе мы будем ее рисовать!
— И поэтому все должны принести лейки? — недоверчиво спросила мама. — Ведь не у каждого же дома она есть.
— Не все, — ответил я, — но кто принесет, тот выслужится перед учительницей.
Мама нахмурилась:
— Вероятно, ты хотел сказать, что учительница его похвалит, так?
— Да, — подтвердил я, а про себя усмехнулся.
Честно говоря, мама была бы довольна, если б я иной раз выслуживался перед Мирославой Драбковой, но ей хорошо известно, что эту радость наш класс предоставляет Богоушеку. Поэтому мама предпочитает говорить «похвала» или «хороший поступок» вместо «выслужиться».
— А у нас дома есть лейка? — спросил я.
— Дома нет, — сказала мама, — но на кладбище в ящике возле дедушкиной могилы есть.
— Хм, — разочарованно проворчал я, потому что на улице уже темнело, а кладбище находится на окраине города.
— Поедешь на трамвае, — решительно заявила мама, — не копайся, тогда успеешь до закрытия.
— Плевать мне на эту лейку, — для вида разочарованно протянул я, а в душе ликовал.
Мама, разумеется, рассердилась:
— Раз я сказала, что поедешь, значит, поедешь, и незачем больше об этом говорить. Учительница оценит твои старания. Разве ты не хочешь доставить ей радость?