И снова молча лежали. В тягучем мокром дне не поймешь, не узнаешь сколько времени, много ли, мало ли.
Алеша не забывал, что он голоден, не мог выбросить из головы, что сегодня не ел.
— Лежи, не лежи, а работать все надо, вставай, Хинчин, — сказал он.
Китайчонок ничего не ответил.
— Чего молчишь? Жрать ведь хочешь?
— Не хошим, не хошим! Китай хошим!..
— Китай, Китай! Бубнит одно! Ты не хочешь, я хочу. Кишки все подвело. Плюнул бы, лежи ты со своим Китаем, да пойти нельзя одному работать, китайца надо. Никто не пойдет без китайца, к русскому не пойдет, — рассердился Алеша, а потом обругал погоду. — Распустила тут тоже нюни.
— Давай, где струмент, уйду я от тебя, живи один. Хочешь в Китай, иди!
Алеша укладывал фокусный инструмент. Желтенький Хинчин лежал и вздрагивал.
— Ну, чего ревешь?! — оборвыш нахмурился, потом склонился над китайчонком и спросил:
— Хинчин, чего ты? Молчи!
— Алеша Хинчин оставит, прошептал китайчонок и заплакал громче.
— Ну перестань! Не уйду, — Алеша бросил инструмент и лег.
— Алеша, вспомни Самару! — всхлипывая, шептал китайчонок.
— Хинчин, Хинчин!
— Хинчин Алешу кормил. Алеша голодна был, траву кушал.
— Хинчин, я не стану, не уйду!
— Без Алеши Хинчин умрет.
— Хинчин, молчи, молчи! — закричал Алеша и обнял друга.
— Китайский мальчик Хинчин любит Алеша? — китайчонок всхлипывал и дрожал всем своим желтеньким телом.
— Люблю, Хинчин, не брошу!
Алеша заплакал и начал целовать Хинчина.
— Рушка — китайска Алеша-Хинчин, — прошептал китайчонок, и желтая улыбка пробилась сквозь его темную кожу.
Ей улыбнулась белая.
Каланчовская площадь блестела лужицами недавнего дождя.
— Пролетарий всех стран, соединяйтесь! Русско-китайский Алеша-Хинчин!.. — снова выкрикивал оборвыш в буденовке и снова:
— Динь-дон, динь-дон! — звенело блюдо в руках китайчонка.
Солнце играло на медном блюде, играло на желтом лице китайского мальчика Хинчина.
А.Кожевников Шпана: Из жизни беспризорных. — М.; Л.: Гос. изд., 1929. — 218с.: ил. — (Нов. детск. б-ка: Сред. и старш. возраст).
OCR Kapti, 2008 г