– Я же говорю вам, мама, что ничего страшного! Мне уже лучше. Завтра совсем пройдет.
Но она не поверила. Заставила раздеться, лечь и положила вокруг груди подушки, которыми он обычно окружал себя ночью. Видя ее такой взволнованной, Алексей подумал, что сдержанность, которую он считал присущей Гозеленам, была не чем иным, как признаком хорошего тона, и что в тяжелые минуты ими владели те же простые и сильные чувства, что и его собственными родителями. Все, что сближало обе семьи, казалось ему хорошим знаком. Мадам Гозелен позвонила доктору. Он пришел через полчаса. Это был коренастый, светловолосый, властный мужчина в очках. Алексей вышел на время осмотра. Доктор заверил, что падение не было опасным, но что несколько дней, во избежание осложнений, Тьерри следует полежать в постели. Немного успокоившись, мадам Гозелен вернулась к гостям. А после того, как они ушли, приказала подать сыну легкий ужин на подносе в кровать. Алексей ужинал в столовой с родителями Тьерри. Он стеснялся в отсутствие друга, как если бы пришел к ним в первый раз. Месье Гозелен выглядел спокойным, но его жена постоянно возвращалась к обстоятельствам происшествия: «Как это случилось? Вы ничего от меня не скрываете? Он такой хрупкий!» После десерта Алексей попросил разрешения подняться в комнату Тьерри.
– Да, конечно же! – вздохнула мадам Гозелен. – Он, наверное, вас с нетерпением ждет!
Облегченно вздохнув, Алексей быстро, через ступеньку, взбежал по лестнице. И увидев его, Тьерри болезненно улыбнулся и тихо сказал:
– Ты как раз вовремя! Помоги немного подняться на подушках: мне трудно дышать…
Алексей поддержал его под спину, пока он с трудом устраивался на своем ложе.
– Вот теперь лучше! – сказал Тьерри. – Что утешает меня во всей этой истории, так это погода, которая, похоже, испортится. А значит, я не очень много потеряю!
– Жаль, что я послезавтра уезжаю! – пробормотал Алексей, усаживаясь у изголовья кровати. – Мы будем скучать друг без друга.
– Давай будем переписываться.
– Конечно, можешь на меня рассчитывать!
– У тебя будет время дочитать «Боги жаждут». Скажешь, что ты об этом думаешь.
– Согласен, старик. По правде говоря, не знаю, почему я забыл эту книжку. Я быстро дочитал бы последние страницы. А что мне взять почитать потом?
– Тебе нужно засесть за «Войну и мир». Это большой том, но ты не пожалеешь. Особенно если прочтешь ее по-русски!
– Ты говоришь как мои родители!
– Они правы: Толстой великолепен! Если бы я мог… как ты…
Алексей удивился тому, что такой умный, такой образованный и свободный мальчик, как Тьерри, говорил «если бы я мог, как ты». Единственный недостаток Тьерри – его убогость. Но о нем забываешь, как только он начинает говорить. Его взгляд пронзает до глубины души и заставляет думать. Находясь рядом с ним в комнате, Алексей чувствовал, что его ум становится более острым, более живым, чем в Нейи, рядом с родителями.
Дождливая ночь веяла свежестью в открытое окно. Вдыхая этот живительный, настоянный на всех ароматах гор воздух, Алексей представлял возвышающиеся во мраке, омываемые ливнем камины Фей. Несмотря на кажущуюся хрупкость, ни жестокие ветра, ни подмывающие потоки воды не могли их расшевелить. На протяжении веков эти священные часовые сопротивлялись всему, накрывшись своей шляпой из грубого камня. То же самое происходит, наверное, и с людьми, когда их опорой бывает большое чувство. И среди всех больших чувств самое благородное, конечно, дружба. Вера Алексея в исключительность братского взаимопонимания была так велика, что он почувствовал необычное облегчение. Тьерри тоже мечтал, подняв глаза к по– толку. Он думал о чем-то тайном, своем. Порыв ветра хлопнул ставнями окон. На паркет упали капли дождя. Алексей хотел закрыть окно.
– Нет, оставь, Алеша! Мне нравятся эти порывы ветра!
В первый раз Тьерри назвал его Алешей. Это тронуло Алексея, как будто горячее, сильное рукопожатие. Он молча сел. Его друг был прав. Ненастье, солнце, ночь, горы, усталость, семейные обеды, прогулки по каменистым дорожкам, камины Фей – все было прекрасным в этом французском мире, куда пригласил его на каникулы Тьерри.
XIII
Вернувшись в Нейи, Алексей не знал, чем заполнить бесконечное свободное время. Праздный, разочарованный, он бродил по тихим улицам города, бесцельно возвращался домой, валялся на диване, смотрел рассеянно в окно: там не было ни гор, ни каскадов, ни опасных тропинок! Перед взором вставала серая стена с нелепыми окнами. Неужели в этом его будущее? Родители, с которыми он так радостно встретился, казались теперь странными, скучными, далекими. Они настойчиво продолжали разговаривать с ним по-русски. Он через раз отвечал по-французски. На следующее после его возвращения утро мать получила письмо от мадам Гозелен, которая благодарила ее за то, что она доверила ей ее «очаровательного Алексея» на каникулы: «Благодаря ему у Тьерри было несколько великолепных дней. Дружба этих двух мальчиков освещала наш дом. Они и в самом деле созданы друг для друга». Алексея взволновало это неожиданное и такое исключительное признание. Он еще больше заскучал. Мать тотчас ответила мадам Гозелен. Но написала письмо по-русски. Алексей перевел его, и она переписала французский текст под бдительным взором сына.
Чтобы отвлечься, он иногда уходил в Булонский лес, устраивался вместе с другими бездельниками на траве за оградой танцплощадки Арменонвиль, слушал оркестр, игравший для избранной публики, и вспоминал о вечере в казино с Тьерри. Время от времени, когда было особенно жарко, мать жалела его и давала немного денег, чтобы он мог пойти искупаться в бассейне Делиньи на Сене. Там он плавал, нежился на солнышке, рассматривал женщин в купальных костюмах и сравнивал их с Жизелой. Потом, взбудораженный воспоминаниями об этих полуобнаженных телах, возвращался домой. Каждый или почти каждый день он писал Тьерри, чтобы рассказать о том, как он провел свободное время, и поделиться своими мыслями. Тьерри отвечал аккуратно. Он окончательно поправился и стал вновь совершать прогулки. «Я помешался на дорожках! – писал он. – Хочется провести весь год здесь». Дела заставили его отца вернуться в Нейи, однако на выходные дни он вновь приезжал в деревню. Мать всякий раз беспокоилась, когда Тьерри уходил из шале, и тем не менее разрешала ему часами в свое удовольствие гулять в горах. Жизела тоже уехала. Курортники покидали Сен-Жерве. «Тем лучше, – продолжал Тьерри в следующий раз. – Я брожу один. Это потрясающе!»
Некоторое время спустя – новое письмо. «Представь себе, что со мной позавчера произошла идиотская история. Ты ругал меня за неосторожность, когда я упал на каминах Фей. А что скажешь сейчас? Это сильнее меня, мне хочется тратить силы, рисковать. Иначе „жизнь будет такой же пресной, как мясо без соли“ – как говорил великий шутник Бальзак. Ты знаешь горную речку Бонна, на берегу которой находится парк Файетта? Я пошел туда после обеда: хотелось помечтать. Я спустился к воде. Даже летом, в самый разгар жары, она, сбегая с ледников, дышит холодом. Этот ревущий поток, пенящийся водоворот был великолепен! Еще немного – и я „родил“ бы стихи во славу природы. Но камень, на котором я стоял, пытаясь удерживать равновесие, выскользнул из-под ног, и я оказался в ледяной воде, старик! Уцепился за ветку. Но подняться на берег не смог. Позвал. Никого. С десяток минут я барахтался в водовороте. Если бы ты видел, как мне стало не по себе! Наконец гуляющие услышали и вытащили меня. Я промок и замерз так, что зуб на зуб не попадал. Взволнованная мать, естественно, вызвала доктора. Меня засунули в кровать. Совершенно больного, признаюсь. Я, наверное, слишком долго оставался в воде. Поднялась температура, болит горло и колет в боку, когда глубоко вздыхаю. Доктор успокоил мать. Он считает, что через несколько дней я буду на ногах. Так хочется поскорее тебя увидеть! Удивляюсь пунктуальности, с которой принимаю микстуру и таблетки! Утешает лишь то, что стоит отвратительная погода. Чтобы убить время, читаю и слушаю музыку. Фонограф стоит у меня под рукой. Начинаю любить Моцарта. А чем ты занимаешься, Алеша? Ты дочитал „Боги жаждут“? Если нет – то поторапливайся». И подписано: «Твой друг навек».