— Нет… чистосердечно признался Иван.
— Ну вот, где же тебе понять… Значит, разные мы с тобой люди, и ни к чему нам этот разговор. Ступай-ка с богом…
— Саша! — рванулся к ней Иван.
— Ступай-ступай! — холодно ответила Сашка, отстраняя его руки. — Все уже выяснили…
Растерянный и изумленный, смотрел Иван, как она поднималась к себе и, не оглядываясь, захлопнула за собой дверь.
Во весь экран — густая спелая пшеница.
Но вот прошел комбайн и открылось пустое скошенное поле. Посыпался дождь, потом снег. Снег идет все гуще, гуще…
И снова таяли ручьи, бежала вода, покрывались листвой деревья.
И опять листопад сменялся дождем, снегом. Шло время. И оно несло с собой перемены. В селе появилась новая площадь, на одной стороне ее стояло новое здание правления, а на другой клуб. Посередине площади на столбе поблескивал серебром рупор репродуктора, а над многими крышами домов появились телевизионные антенны.
…Заморские страны с причудливыми зданиями, необыкновенные танцы и наряды сменяют друг друга на экране.
Но постаревший и осунувшийся Егор Лыков не смотрит на телевизор. Он сидит за столом, перед ним пустая четвертинка и миска с капустой. Тяжелым и непонимающим взглядом он смотрит, как принаряженная Верка вертится перед зеркалом и кричит мужу за занавеску:
— Долго ты еще там? Сейчас журнал кончится. Опять на картину опоздаем.
Виктор мучается с галстуком и не отвечает ей.
— Вырядилась! — тоскливо ворчит Лыков. — Медом вас там по губам мажут, что ли, в клубе вашем? Такой же телевизор, а не-ет, надо им на людях трепаться. В своем дому им неинтересно…
Верка, не обращая на него внимания, повторяет:
— Ну? Скоро?
Виктор наконец появляется. Верка критически осматривает его, поправляет воротничок.
— И этот туда же! — брюзжит Лыков. — Перед кем франтить-то будете?
— Ох, папаша! — вздыхает Виктор. — Ну что вы нас все пилите, пилите? Просто житья уже нет!
— Житья им нет! — с горечью повторяет Лыков. — Чего же вам еще не хватает? Для кого я это все наживал? Кому эту чертовину купил? — ткнул он пальцем в телевизор, — Уж вроде все, все в дому есть. Чего же вы морду-то от своего дома воротите! Какого рожна вам еще надобно?
Виктор не стал отвечать, а молча надел пальто.
— Выключить? — хмуро спросила Верка, протягивая руку к телевизору. — Все равно ведь не смотришь.
— Пусть орет! — хмуро возразил Лыков, — Даром я за него деньги плачу, что ли? Давай другую программу!
Щелкнул переключатель, и из телевизора понеслись слова: «Без женщин жить нельзя на свете, нет…» Виктор и Верка ушли. Лыков оперся локтями на стол и обхватил руками голову. На телевизор он так и не взглянул…
Такой же телевизор, только выключенный. На нем ваза явно модернистского толка, видимо, подарок какой-то делегации. А в остальном все в избе Сашки осталось почти по-прежнему.
Мерно тикают старые ходики, показывая двенадцатый час. Сашка в рубашке сидит перед зеркалом и рассматривает свое лицо. Вот она заметила седой волос. Один, другой… Хотела было выдернуть, а потом увидела, что это целая прядь.
Снова рассматривает себя в зеркале, задумывается. Потом торопливо бежит к двери и закрывает ее на щеколду…
Лезет в сундучок и с самого дна его достает губную помаду.
Осторожно начинает подводить губы, но она не умеет это делать. Желая поправить неровности, делает губы все толще, толще… Критически рассматривает результаты. И тут раздается стук в дверь. Сашка в панике начинает стирать помаду, но не тут-то было — она оказывается несмываемой. Стук все сильнее. Сашка в отчаянии трет губы ладонью, рукавом, полотенцем, но проклятая краска только сильнее размазалась по лицу. А дверь все грохочет, и слышно, как там ругается Василиса:
— Сашка! Оглохла, что ль? Открывай!
Тогда Сашка, швырнув полотенце на спинку кровати, открывает дверь, бегом устремляется к кровати и ныряет под одеяло, закрывшись с головой.
Входит Василиса, подозрительно осматривается. Сердито ворчит:
— Все ноги поотбивала, пока достучалась… Неужто не слышно?
— Спала я, — отвечает Сашка из-под одеяла…
— Умаялась? Ну спи, спи, касатка, — успокоилась Василиса.
Она бесцельно походила по комнате, покосилась на кровать, вздохнула и, снедаемая каким-то зудом, заговорила опять:
— Слышь, что ль? Ты погоди спать-то… Что я тебе расскажу…
— Не мешай!.. — сердито ответила Сашка.
— Да ты послушай! — оживилась Василиса. Кино я смотрела. Уж такое чудное, такое чудное. Шапки у их агромадные, и каждый с левольвертом ходит… Сначала, значит, все пели под гитару, а потом ка-ак начали пулять друг в дружку. Стреляли, стреляли — умаялись. Опять стали петь. — Она в возбуждении присела к ней на кровать. — И еще бабенка там одна была. И тебе плясунья, и тебе певунья — словом, с бесовской косточкой баба! И вот случилось у ей любовь. С одним усатым…